– Да все то время, что ты читала эти карточки (а я держал Никлауса), сердце настаивало на том, что мне стоило бы отправиться к Мэгги. Она ведь там совсем одна. Вдобавок было бы неплохо, чтобы хоть один из нас присутствовал при рождении нашей дочери.
Эрин уже не сдерживала слез.
Я нежно поцеловал ее в щеку, после чего чмокнул в лобик нашего сына.
– Да. Пойду посмотрю, как там себя чувствует твой приз.
Глава 24
Многолетний опыт подсказывает мне, что воздух куда податливей, чем земля.
Джек Никлаус
Прошло почти пять часов с тех пор, как я оставил Лондона в больничной часовне. Вскоре после этого он перебрался в главный вестибюль и уже там принялся терпеливо поджидать моего возвращения. Как только Эрин почувствовала себя лучше, я сразу отправился за отцом.
Стоило мне выйти из лифта, и я тут же уткнулся взглядом в Лондона. Он сидел на диване, по-прежнему сжимая в руке клюшку для гольфа. И сидел он там не один.
– Долорес?
– Привет, Огаст, – кивнула она в ответ.
Отец встал и потянул за собой Долорес.
– Как там Эрин?
– Прекрасно, – улыбнулся я. – Лучше не бывает.
Лондон и Долорес не сдержали радостного возгласа.
– А малыш?
Я умышленно постарался стереть с лица улыбку.
– Кстати, о малыше. Видите ли, тут кое-что случилось… Медсестра назвала это «осложнением», – сказал я, изо всех сил сохраняя серьезное выражение лица. – Но вам лучше взглянуть самим. Словами это не опишешь.
Оба тут же помрачнели.
– Понятно, сынок, – сказал отец. – Но что бы там ни было, ты всегда можешь рассчитывать на нашу помощь.
Выпустив руку Долорес, он крепко меня обнял. В этот момент произошло нечто неожиданное: в моей душе растаяли остатки того недовольства, с каким я столько лет относился к отцу.
– Спасибо, – шепнул я, обнимая его в ответ. – Ну что, подниметесь со мной?
– Пойдем, – кивнул он.
Лифт медленно поднял нас на четвертый этаж. Посетители и медсестры с удивлением поглядывали на отца, который шагал к палате Эрин, нервно помахивая клюшкой. Перед дверью я сделал еще одну, не менее драматичную паузу.
– Что бы там ни было, постарайтесь не давать волю эмоциям. Эрин и так пришлось сегодня поволноваться.
Оба кивнули, мысленно готовясь к худшему. Я распахнул дверь и пропустил их вперед. Те, сделав пару шагов, замерли на месте. На постели, удобно откинувшись на подушку, сидела Эрин, а в руках у нее было по ребенку.
– Что за… – охнул отец, оглядываясь на меня в полном недоумении. – Близнецы! Но какими судьбами?
Мне вспомнилась фраза, которую я услышал от жены в тот самый день, когда она сообщила о беременности.
– Пути Господни неисповедимы, – заявил я, молитвенно сложив руки.
Когда волнение, наконец, улеглось, я рассказал о том, каким чудом малышка Магнолия присоединилась к нашему семейству.
– Мы уже начали процедуру удочерения, – сообщил я. – И пока что все выглядит так, что домой мы вернемся с двумя детьми.
– Невероятно, – промолвил Лондон, укачивая Никлауса, – просто невероятно.
Как только малыш заплакал, дедушка Лондон вернул его Эрин, а сам, извинившись, отлучился на пару минут. Когда он вернулся, в руках у него был мячик для гольфа – один из тех, что украшали его каминную полку. С мячиком он нес и деревянную подставку.
– Это тебе, – заявил Лондон. – Первый мяч из моей коллекции.
– С какой стати ты отдаешь его мне? – спросил я.
– С такой, – улыбнулся он. – Я же обещал, что после рождения ребенка расскажу о том, почему выставил тебя из школьной команды.
– Не понимаю, – покачал я головой.
– Все дело в них, – кивнул он на мячик и подставку. – В свое время их вручила мне твоя мама.
– Это перед самой своей смертью?
Лондон шагнул поближе, внимательно всматриваясь в мяч.
– Ты же прочел те карточки, которые я тебе дал?
Я кивнул.
– Чернила за столько лет успели выцвести, и все же… Взгляни на обратную сторону подставки и мяча и скажи мне, что ты там видишь.
Я прищурился, пытаясь прочесть еле различимые буквы.
– На подставке было написано: «Л.У». А на мяче я увидел свое имя.
Лондон опустил голову и вздохнул.
– Видишь ли, когда твоя мать вручила мне мяч и подставку, я понятия не имел, что она хочет этим сказать. Я решил, по собственной глупости, что она просит научить тебя игре в гольф. И я старался изо всех сил, лишь бы сделать из тебя хорошего игрока.
Я положил мяч на маленький столик возле стула Долорес.
– Но какое это имеет отношение к тому, что ты выкинул меня из школьной команды? Почему ты вдруг сдался?
– Я не сдавался, – признался отец.
– Тогда в чем же дело?
– Помнишь, чем мы занимались в тот день, когда я отправил тебя с поля домой?
– Помню так, будто это было только вчера. Даже не знаю, сколько раз я мысленно возвращался потом к тому моменту.
– Хорошо, – улыбнулся Лондон. – Тогда расскажи мне все, что ты помнишь.
Я понятия не имел, почему он вдруг решил заговорить об этом именно сегодня. С другой стороны, мне ужасно хотелось разрешить загадку, которая мучила меня столько лет.
– Мой приятель Джим спросил у тебя, как высоко нужно устанавливать мячик перед ударом, и ты начал объяснять ему основные правила подготовки к игре. Я стоял рядом, и ты поинтересовался у меня, не хочу ли я что-нибудь добавить. Тогда я тоже внес свою скромную лепту.
– Именно! – воскликнул отец. – Это твоя «скромная лепта» позволила мне прозреть. Ты говорил с Джимом так уверенно, что мне казалось, будто я слышу твою маму. «Поднимай мяч выше, Джимми, – сказал ты. – Мы для того и используем подставки, чтобы поднять его с земли. Если хочешь, чтобы твой мяч взлетел, устанавливай его повыше». Когда ты произнес эту фразу, – продолжил Лондон, – я понял, что именно это пыталась сказать мне перед смертью твоя мама. Ей было без разницы, научишься ты играть в гольф или нет. Ей просто хотелось, чтобы ты взлетел. И моя обязанность как отца как раз и заключалась в том, чтобы поднять тебя повыше – до той точки, с которой ты сможешь самостоятельно полететь туда, куда понесут тебя твои мечты. Ты – мяч, а я – подставка для мяча. – Он умолк, давая мне возможность осмыслить сказанное. – Я выставил тебя из команды, поскольку гольф был моей страстью, моей мечтой, а не твоей. Я знаю, что совершил много глупостей, – добавил он, – но в одном я уверен: в тот самый день я поступил абсолютно правильно.
