Встретил я на старом рынке Халида: побритый, постриженный, костюмчик выглажен, приосанился, нос кверху задрал, блестит, как новая копейка.
– Халид, – говорю. – Что же нам теперь делать?
– В смысле? – спрашивает.
Я смотрю на его лицо и не могу понять, в чем дело! Красномордый лик его теперь уже никакой не красномордый, и спиртным от него не разит.
– Где достать алкоголь? – спрашиваю (я бы мог купить спиртное в дьюти-фри Дамаска, но как назло меня упорно отказывались командировать).
– Алкоголь? – удивленно вопрошает Халид и сводит брови. – Разве ты не знаешь, брат, что алкоголь вредит твоему здоровью и семени, если ты о себе не думаешь, то подумай, хотя бы о своих будущих детях! Позор! Ты – пьяница, лечись!
Он разворачивается и уходит в сторону мечети. Того ли я Халида встретил на рынке? Раньше он шутливо отзывался о мечетях и правоверных, он утверждал, что Коран запрещает пить только вино, а пиво и арак – дозволено. А вдруг это был его двойник?
Нет, во время Рамадана пьяницы становятся правоверными и упрекают людей в греховном образе жизни. Как говаривал мой дед, нет хуже человека, чем запойный пьяница в завязке.
На этом празднике жизни я чувствовал себя чужим. Глядя на счастливые семьи, что собираются по ночам, я завидовал и злился, злился и завидовал. Мне хотелось хоть чем-то взбодрить бренное тело и выхолощенный работой разум. С этим деликатным вопросом я обратился к водителю Мусе – уж он-то должен мне помочь, уж он-то не ханжа и лицемер, как Халид. Муса приехал ко мне на минивэне ровно в полночь. Я спустился и сел к нему в машину. Он сказал:
– Выпивку сейчас вообще нигде нельзя достать, если бы мы были в Дамаске, то запросто. А здесь даже и не знаю…
Он принялся обзванивать своих знакомых пьяниц. Знакомые пьяницы в один голос отчитывали его, пытались наставить на путь истинный, они упрекали его в богохульстве и советовали взглянуть на календарь. Эти новоиспеченные красноносые праведники надеялись получить уютное местечко в раю, они мечтали о прохладных реках и девственных гуриях, они мечтали провести загробную жизнь без забот в тени эвкалиптов.
Имею ли я право упрекнуть их? Ничего удивительного нет в том, что человек предпочитает котлу с кипящим маслом небеса, ведь так?
– Ладно, – сказал Муса. – Бесполезно. Давай съездим к моему знакомому зиндику[36].
И мы поехали на окраину города.
Признаки цивилизации здесь напрочь отсутствовали. Пустыня и порывистый ветер правили бал. Посреди пустыря стояла хлипкая лачуга, стенами и крышей для которой служили сшитые шкуры. Из лачуги вышел голый человек, его прибор болтался, точно маятник, а тело от шеи до пят было усеяно какими-то гнойными болячками. Мы не решились подходить к нему близко, не говоря уже об объятиях и поцелуйчиках.
– Чего вам надо? – крикнул болезный.
– Привет, Сейтар, это я – Муса!
– Кто?
– Муса!
– Проклятый бедуин, чего ты сюда приперся?!
– Я тоже очень рад тебя видеть!
– Ты много болтаешь, бедуин, почему у тебя язык до сих пор не отсох?
– Мы приехали за советом…
– Кто это с тобой?
– Иностранец с плотины Баас.
– Бледнолицая гадина! Прогони его! Черт бы их побрал! Ажаниб – ханазир![37]
– Ты опять болеешь?
– Да, болею, сучья ведьма наложила на меня проклятье. Дери ее ифриты всей пустыней… Так какого иблиса[38]тебя сюда занесло, бедуин?!
– Мы хотим купить выпивки.
– Выпивки? А может, тебе еще и жен своих отдать?
Из лачуги высунулись две чумазые женщины с длинными грязными волосами.
– Засуньтесь, Суки Мрака! – гаркнул Сейтар на них.
– Нет, только выпивки!
– Этот твой иностранец… он сдаст тебя. Я вижу, что он змея, по глазам вижу.
– Он хороший человек.
– Иностранец, хочешь полизать мою тощую задницу?
– Сегодня вряд ли, – ответил я.
– Так что насчет выпивки, Сейтар?
– Свое пойло я тебе не отдам, бедуин, ищи в городе.
– Рамадан же сейчас…
– Рамадан? Откуда я знаю, что у вас там, ишаков, происходит. Ладно, слушай, бедуин…
И Сейтар рассказал нам, где можно раздобыть вина.
Мы долго ездили по Старому городу и искали описанную Сейтаром лавку некоего ассирийца по кличке Одноглазый. Старый город представлял собой лабиринт из мусора, трущоб, руин древнего арамейского храма богини Иштар и заброшенных темных зданий, где обитали огромные дикие кошки, похожие на рысей. Кошки копошились в мусоре, громко рычали, протяжно мяукали и щерились. Одна из них прыгнула прямо под колеса, выпустила острые когти и намеревалась атаковать машину, но мы задавили ее. Минивэн подпрыгнул и чуть завалился на левый бок, расслабленный Муса, управлявший машиной одним мизинцем, быстро схватился за руль и выругался.
– Такая кошка запросто могла бы сожрать немецкую овчарку, – заметил я.
– Вон, смотри, что-то светится.
Облизанный песками и ветром ларек по размерам был не больше нашей газетной будки. В ларьке сидел однорукий рыжий мужик. Я и раньше встречал рыжих сирийцев, очень редко, но встречал. Лицо его было усеяно веснушками. Он торговал жвачкой, газетами, детскими игрушками и прочим барахлом.
– Это ты Одноглазый? – спросил Муса.
– Нет, – ответил мужик. – Ты что, не видишь? Я однорукий.
– Мы от Сейтара…
– Тогда я Одноглазый. Чего вам надо?
– Сейтар сказал, что у тебя есть вино…
– Сейтар разве еще не сдох? Я думал, он давно закопался…
– Так у тебя есть вино?
– Пароль, – потребовал однорукий Одноглазый.
– Красная роза, – сказал Муса.
– Это старый пароль. Так дело не пойдет. Вы из полиции, да? Я вас сразу раскусил… только вы из машины вылезли. И не надейтесь. В месяц Рамадан я ничем таким не торгую.
– Мы не из полиции, – сказал я, вынырнув из тьмы. – Мы просто хотим немного выпить…
– Это еще кто?
– Иностранец. Мой друг.
– Он шишан?[39]
– Нет, – ответил Муса. – Он из Украины.
– Украина? Это в Южной Америке?
– В Европе, – ответил Муса.
