– Такого со мной еще никогда не было. Вообрази! Это уже четвертый раз, как его шляпа падает на меня. Этот молодой человек – сущее веретено! В жизни не видела никого, кто бы так вертелся.
Молодой семинарист не понимал ни слова из того, что она говорила, но по ее тону все было ясно и без переводчика, и бедняга краснел еще отчаяннее.
Короче, мысли о шляпе не выходили у него из головы. Кейти видела, что он думает о ней, даже когда листает свой требник и делает вид, что читает.
Наконец поезд вышел из долины Арно, и их глазам открылась прекрасная Флоренция среди холмов, покрытых оливковыми рощами, с великолепной колокольней Джотто и огромным разноцветным, неярких оттенков, собором, квадратной башней Старого дворца и удивительными мостами через реку, точно такими, какими они выглядели на фотографиях, и Кейти была бы в восторге, несмотря на дорожную пыль и усталость, если бы Эми не казалась такой измученной и осунувшейся. Они были серьезно обеспокоены ее состоянием и в эту минуту не могли думать ни о чем другом. К счастью, утомление не имело тяжелых последствий, и день или два отдыха помогли девочке оправиться.
По счастливой случайности в самый день их приезда в современном квартале города освободилась хорошенькая маленькая квартирка, и миссис Эш сняла ее на месяц с мебелью и всеми удобствами, включая горничную по имени Мария, обслуживавшую только что уехавших жильцов.
Мария была очень высокой женщиной, ростом не меньше шести футов и двух дюймов[125], и имела прекрасный голос – глубокое контральто, который иногда упражняла, занимаясь в кухне своими кастрюльками и сковородками. Было так странно слышать все эти торжественные арии и речитативы из маленькой кухоньки, что Кейти приложила все усилия к тому, чтобы удовлетворить свое любопытство на этот счет. С помощью словаря и благодаря настойчивым расспросам удалось выяснить, что в юности Мария получила некоторую вокальную подготовку, но в конце концов было решено, что она слишком высокая и тяжеловесная для сцены, и бедная «великанша», как окрестила ее Эми, была вынуждена отказаться от карьеры певицы и постепенно из подающей надежды вокалистки превратилась в обычную служанку. Кейти подозревала, что неповоротливость ума, так же как и тела, стала, должно быть, препятствием для Марии, так как хоть та и была добродушной великаншей, сообразительностью не отличалась.
– Мне кажется совершенно замечательным то, как люди здесь могут поселиться на новом месте через пять минут после того, как дадут объявление, что ищут квартиру, – воскликнула Кейти в конце первого дня ведения их нового домашнего хозяйства. – Хорошо бы, то же самое было у нас в Америке. Как здесь уже уютно!
Было и в самом деле уютно. Их новые владения состояли из угловой гостиной с мебелью, обитой ярко-желтой парчой, и с окнами, обращенными на юг и запад; очаровательной маленькой столовой; трех спален с кроватями под канифасовыми пологами; квадратной передней, по вечерам освещаемой высокой изящной медной лампой, сдвоенные фитили которой были пропитаны оливковым маслом; и уже упомянутой крошечной кухни, позади которой находилась спаленка, уютная, но слишком уж маленькая, чтобы подходить служанке-великанше. В комнатах были обеспечены всевозможные удобства: кресла, диваны, множество комодов и туалетных столиков и угловой камин, в котором в холодные дни жгли необычную растопку, состоявшую из сосновых шишек, брикетов прессованных опилок, похожих на нарезанный ломтиками черный хлеб, и нескольких деревянных палочек, уложенных для экономии особым образом, так как топливо во Флоренции на вес золота. Спальня Кейти была самой маленькой, но нравилась ей больше всех по той причине, что ее единственное большое окно выходило на железный балкончик, возле которого рос куст вьющихся роз со стеблем в руку толщиной. Как раз в это время он был покрыт множеством мелких белых цветочков, аромат которых был невыразимо восхитителен, так что каждый вдох, сделанный поблизости от них, становился наслаждением. Солнце лилось со всех сторон в маленький домик, стоявший на сужающемся клине земли в том месте, где сходились три улицы, и из разных окон можно было бросить взгляд на отдаленные горные вершины – Сан-Миниато в одном направлении, Белло-Сегуардо в другом, а в третьем – на длинный, поросший оливами склон Фьесолы, увенчанный серыми башнями собора[126].
Удивительно, как легко и быстро наладилось все в их маленьком хозяйстве. Каждое утро, в шесть часов, англичанин-булочник оставлял у их двери две маленькие буханки душистого черного хлеба и десяток булочек. Следом являлся молочник и приносил свежесбитое масло, маленькие кусочки которого имели форму листиков, большую бутылку молока и две маленькие бутылки густых сливок, каждая была закупорена туго скрученным виноградным листом. Затем приходил cantadino[127]с бутылкой красного вина кьянти, залитого сверху для сохранности тонким слоем оливкового масла. Во Флоренции все вынуждены пить вино, хотят они этого или не хотят, поскольку употреблять без какой-либо примеси местную воду, насыщенную известью, небезопасно для здоровья.
Обед приносили из trattoria[128]в жестяном ящике, в котором стоял и горшочек с горячими углями, чтобы блюда не остыли по дороге; этот ящик слуга нес на голове. За установленную плату они ежедневно получали суп, два мясных, два овощных и одно сладкое блюдо, при этом всего было так много, что всегда что-нибудь оставалось на другой день к завтраку. Салат, фрукты и свежие яйца Мария покупала для них на рынке. От кондитера они получали pane santo[129]– нечто вроде легкого пирога, для которого вместо муки использовали аррорут[130], а иногда, в виде особого угощения, квадратный кусок pan forte de Siena[131], изготовленного из меда, миндаля и шоколада – смеси столь же вредной, сколь и вкусной, которая могла бы получить медаль где угодно за гарантированное обеспечение ночными кошмарами.
Эми скоро научилась узнавать магазины, из которых поступали эти лакомства. Были у нее и свои любимцы среди разносчиков, торгующих апельсинами и мелким, очень сладким инжиром, который сушат на солнце без добавления сахара и которым издавна славится Флоренция. Они в свою очередь тоже стали узнавать ее и поджидали, когда в окне появится ее маленькая головка в чепчике рядом с пышной белой шевелюрой Мейбл. Завидев ее, они принимались расхваливать свой товар с самыми мелодичными интонациями, столь просительными, что Эми тут же бежала к Кейти, выступавшей в роли экономки, и умоляла ее «пожалуйста, купить» что-нибудь: «Потому что это мой старый знакомый и он так хочет, чтобы я у него что-нибудь взяла».
