— Что это? – вздрогнув, спросила мама, которую тоже разбудили толчки.
Догадавшись, что происходит, мы на мгновение лишились дара речи.
— Я думала, это католическая страна, – изумленно выдохнула мама.
— Так и есть, – подтвердила я. – Именно поэтому они и занимаются сексом здесь – дома-то нельзя.
Меня тоже не раз поражало спокойствие, с которым местные жители смотрят на весьма откровенные ласки, и это в стране, где девственность ценится превыше всего, а аборты запрещены во всех штатах, кроме одного. Такое ощущение, что запретных мест просто не существует, парочки резвятся повсюду: в сквериках на скамейках, в автобусах и библиотеках. Даже совершая пробежку в парке, рискуешь наткнуться на сплетенные в порыве страсти тела. Похоже, здесь разрешается все, лишь бы не дома: семейные устои – дело святое. А поскольку большинство молодых людей живет с родителями, вариантов остается в общем-то немного. Для тех, у кого найдутся лишние сто песо, существует множество отелей на час; прочим же не остается ничего, кроме улицы. Сегодняшний эпизод был просто вопиющим, потому что мы ехали не куда-нибудь, а в Гуанахуато, штат, частенько попадавший на страницы газет в связи с постоянными попытками здешних пуританских властей объявить вне закона прилюдные поцелуи и слишком короткие юбки. На прошлой неделе мэр Гуанахуато Ромеро Хикс заявил, что парочка, «страстно целующаяся в публичном месте», должна быть отправлена за решетку. Но пока что ему так и не удалось набрать достаточное количество голосов в поддержку этого законопроекта.
Шесть часов спустя мы прибыли в отель, и я, к своему облегчению, обнаружила, что мне удалось исполнить мамину мечту об отпуске за границей: временное пристанище, обошедшееся нам в сущие гроши, оказалось выстроенным четыре века назад каменным особняком с кованым декором, а с балкона номера открывался такой потрясающий вид на уютный городок, что так и тянуло сесть за массивный дубовый стол и написать акварелью пейзаж.
Анжелика добавила свой штрих к общей живописной картине – она надела обтягивающее винтажное платье с длинной юбкой. Похоже, укол, который сделал ей юный доктор, волшебным образом подействовал: не считая того, что на автовокзале ее несколько раз принималось тошнить, она явно чувствовала себя лучше. Родители решили отдохнуть, а мы с сестрой спустились по булыжной мостовой к главной улице. Исторический центр Гуанахуато был пешеходной зоной: чтобы сохранить колониальное очарование городка, для автомобилей выстроили подземные туннели. На улицах яблоку было негде упасть, толпа двигалась медленно, точно скот на пастбище. Я издалека определила, что все это гости из Мехико, то ли по тесным джинсам и затейливым прическам, то ли по походке. Когда же мы смешались с толпой и до меня долетели обрывки разговоров, сомнений не осталось: прохожие то и дело щеголяли столичным сленгом, а уж эту резкую интонацию уроженцев Мехико вообще ни с чем не спутаешь. Похоже, все, от кого я так мечтала сбежать, последовали за нами в Гуанахуато!
Наконец мы одолели три квартала до тенистой центральной площади и уселись за свободный столик кафе.
— Много сегодня народу? – сочувственно бросила я усталому официанту, державшему несколько тарелок с яичницей.
— Сезон chilango, – презрительно сощурился он.
Я хмыкнула: приятно встретить единомышленника.
«Chilango » называют обитателей Мехико; все, кто не оттуда, на дух не переносят столичных жителей. Сами chilango уверяют, будто их ненавидят за прогрессивный образ мыслей: дескать, прочие мексиканцы отсталые и консервативные. Не-chilango заявляют, что истинная причина – грубость и высокомерие chilango. В Керетаро мои товарищи-chilango всегда просили меня делать заказ в ресторане: если бы местные официанты по манерной медлительности речи угадали в них chilango, то обслужили бы в последнюю очередь. Даже к гринго вроде меня относятся лучше, чем к chilango .
Мы заказали энчиладас, и Анжелика поинтересовалась, что я намерена делать со своей любовной неразберихой.
— Почему бы тебе просто не снять квартиру и все хорошенько не обдумать? – спросила она.
Такое решение напрашивалось само собой, и я ответила, что именно так и собиралась поступить, но снять жилье в Мехико непросто: для этого мне нужен fi ador, то есть поручитель, у которого в столице есть какая-то недвижимость и который согласится оплатить аренду в случае моего исчезновения. Я же пока была с такими не знакома, если не считать матери Октавио, но обращаться к ней казалось мне неприличным. В общем, своей крыши над головой у меня пока не было. Это меня ужасно тревожило и злило, но пеняла я на саму себя: как меня угораздило допустить, чтобы моя мексиканская жизнь на глазах превратилась в тошнотворную мыльную оперу? Теперь мне ясно были видны все ошибки: в первую очередь надо было с самого начала признаться Рикардо в чувствах к Октавио. Однако я с трудом представляла, что делать дальше.
Когда мы с сестрой вернулись в свой отель, точно сошедший с почтовой открытки, родители завтракали – на столе были апельсины и кофе. Я решила, что они уже готовы к очередной порции рассказов о мексиканской истории.
Неподалеку от нашего отеля находился музей Алхондига де Гранадитас, бывший амбаром, крепостью, тюрьмой, а теперь ставший Музеем Мексиканской войны за независимость.
В 1810 году испанцы, обосновавшиеся в этом богатом (за счет добычи серебра) городке, получили известие, что к Гуанахуато движутся отряды крестьян – борцов за независимость, и укрылись в этом самом амбаре. Прихватили с собой все деньги и драгоценности, забаррикадировались изнутри, посадили на крышу вооруженную охрану и расставили стражников вокруг здания. Ворвавшиеся в город войска Мигеля Идальго пошли в наступление и забросали здание камнями. К восставшим присоединились горнорабочие и ремесленники Гуанахуато. Героем этих событий стал калека рудокоп, которого из-за хромоты прозвали El Pípila (индейка). Привязав на спину большой камень, чтобы защититься от пуль, градом льющихся с крыши, он положил конец сражению, подпалив дверь амбара. Его подвиг увековечен – на вершине одного из холмов над городом поставлен огромный камень. В конце концов испанцы захватили город, отрубили головы четырем зачинщикам – Идальго, Альенде, Альдаме и Хименесу, – и повесили на крюк на четырех углах крепости; там головы провисели десять лет в знак предостережения остальным мексиканцам – чтобы те и помыслить не смели о восстании.
Вечером я отправилась в ближайшее интернет-кафе, чтобы проверить, нет ли писем от двух моих мужчин, а главное – поискать себе жилье. Письмо от Октавио я открывала затаив дыхание, но оно оказалось не таким злым, как я ожидала. Внезапное бегство из его жилища задело Октавио за живое, но я и не ждала, что он спокойно воспримет произошедшее. В конце он писал, что понимает, почему я ушла, и просил позвонить ему, когда смогу и захочу. Письмо от Рикардо было более оптимистичным. Он сообщал, что друг его друга снимает «чудесный» дом с одной спальней в колониальном пригороде под названием Сан-Анхель, неподалеку от Койоакана. Там есть вся мебель и терраса на крыше со множеством растений. Он, похоже, намекал, что мы могли бы переехать туда вместе. Но я пока не разобралась в своих чувствах к нему. Правы родные: мне нужна своя квартира. Значит, придется поискать что-что еще. На всякий случай я просмотрела сайты, на которых люди ищут компаньонов для совместной аренды жилья в Мехико – вдруг попадется что-что новенькое? Но, как обычно, соседей искали в основном иностранцы, причем им нужны были коренные мексиканцы, чтобы практиковаться в испанском. Я написала вялый ответ диджею-гринго по имени Уэйв, который хотел снять квартиру в Ла-Рома, а сейчас как раз ехал из Калифорнии в Мексику на машине. Но я надеялась, что до этого не дойдет. Все-таки от экспатов я старалась держаться подальше.
