— Рикардо не заслуживает отношений с особой, которая меняет мужчин как перчатки. Октавио гораздо лучше приспособлен к твоим играм.
— Рикардо такой надежный и нежный, – сказала Анжелика. – Он похож на славного белого мишку, и ты всегда знаешь, что у него на уме.
— Октавио из тех, кто управляет этим миром, – сказал отец.
— Конечно, Октавио обаятельный и столько всего знает, – признала Анжелика. – Но, если честно, мне неприятна эта самоуверенность богатенького мальчика. Этот тип можно встретить в любом уголке мира. Мне кажется, сын какого-нибудь важного турецкого дипломата мог бы быть точно таким же… Меня тошнит… где здесь туалет?
Когда я возвращалась к себе в квартиру, отправив родных в отель, мне очень некстати позвонил Рикардо.
— Ты сегодня спишь у Октавио? – поинтересовался он.
— Нет, я сплю у себя дома, – заявила я и бросила трубку. Я была на грани срыва, и мне ужасно хотелось на кого-нибудь наорать.
Когда я вошла, Октавио сидел на кушетке, играя на гитаре:
— Где ты провела прошлую ночь?
Этот многозначительный вопрос, в сочетании с моим мрачным настроением и легким опьянением, придал всей сцене замечательный мелодраматический колорит.
— А что? Почему это тебя волнует? – с вызовом ответила я.
— Ты прекрасно знаешь, почему это меня волнует, – сказал он, поднимаясь на ноги.
— Нет, не знаю: ты никогда не давал мне ничего ясно понять…
— Я? Да это ты вечно ходила вокруг да около! – Он перешел на крик.
— Ладно, тогда скажи мне сейчас: чего ты хочешь? Ты хочешь быть со мной… вместе?
— Не знаю… Хочу, чтобы ты порвала со своим парнем.
— Что? Чтобы уйти к тому, кто сам не знает, чего хочет?
В том же духе мы орали друг на друга еще какое-то время: оба были в ярости, и ни один из нас не знал, чего же он на самом деле хочет. В конце концов Октавио ушел из квартиры, хлопнув дверью, а я легла спать.
На следующее утро я занималась с Офелией, которая была в совершенной панике по поводу предстоящей через неделю свадьбы, когда вдруг раздался звонок от мамы.
— Анжелика заболела по‑настоящему… Приезжай немедленно… На рецепции вызвали врача, но он не говорит по-английски.
Когда я приехала, Анжелика лежала на постели с совершенно белым, под цвет пижамы, лицом.
— Это могли быть те жареные штуки, которые мы ели в подворотне? – спросила мама.
— Мам, ей было плохо еще в самолете.
В дверь постучали.
— Скорее! – вскрикнула мама. – Наверное, это врач.
За дверью стоял красивый, неуверенно улыбающийся юноша. Он выглядел как положено: стетоскоп на шее, большой черный портфель в руках. Но в его внешности и манерах было что-что подозрительное.
— Ну, вот ваша пациентка. – Я показала ему на диван, на котором лежала Анжелика.
— Господи, ему на вид лет четырнадцать, – прошептал отец.
Он был прав: белая униформа была юноше слишком велика, а неловкие движения были характерны для подростка. Анжелика подняла взгляд, ее бледная кожа блестела от пота, и доктор отчаянно покраснел.
Я накануне читала о вооруженном ограблении аптеки, во время которого грабители приказали персоналу отдать белые халаты, а потом заперли работников аптеки в шкафу. Незваные гости работали за прилавком целый день, обслуживая покупателей, время от времени заглядывая в шкаф, чтобы спросить совета, угрожая пистолетом. В конце дня они опустошили кассу, отпустили своих пленников и ушли домой. Я подумала, не происходит ли с нами сейчас нечто подобное.
Доктор, казалось, потерял дар речи, поэтому я начала перечислять ему симптомы Анжелики. Но по его взгляду было понятно, что беседа о рвоте – это последнее, чем он хотел бы сейчас заняться. Руки его дрожали, когда он щупал сестре живот.
— Похоже, у нее желудочная инфекция, – наконец сказал он.
Потом доктор открыл свой портфель и начал набирать в большой шприц содержимое какого-то пластикового флакончика.
— Что это он делает? – Анжелика резко села на кровати.
Я перевела ее вопрос.
— Что я делаю? Э-э-э… А! Я готовлю антибиотики, – запинаясь, выговорил он.
— Что? Антибиотики? Почему в шприце? – взвизгнула она.
— Потому что здесь их принято вводить именно так, – объяснила я.
— Не могли бы вы попросить ее спустить трусы? – дрожащим голосом спросил врач.
На лице Анжелики был ужас.
— Давай, Джелл, ты что, не хочешь выздороветь? – уговаривала я сестру, хотя ее положению нельзя было позавидовать.
— Какого черта делает этот болван? – громко спросил отец, когда игла вошла в плоть его дочери.
Он был еще больше потрясен, когда врач вручил ему счет – 300 долларов США.
* * *
На следующее утро я вынула из шкафа всю свою одежду и уложила ее в чемодан. Больше мне и укладывать было нечего, разве что небольшую стопку книг, стоящую на полу у стенки. Вся мебель принадлежала Октавио, даже мой матрас. Единственным моим вкладом в хозяйство были желтое покрывало работы индейцев-отоми, вышитое причудливыми изображениями животных и растений, которое я купила для своей комнаты на первую свою зарплату, и маленькая толстянка в горшке. Я оставила их Октавио, как и ветку белых лилий, которую я поставила в вазу на каминную полку. Под вазу я подложила полную раскаяния записку, в которой пыталась оправдать свой внезапный отъезд.
Добрые соседские отношения между мной и Октавио было уже никогда не вернуть. И им не дали шанса превратиться в отношения иного рода, думала я с глубоким чувством сожаления.
Рикардо всегда был милым и любящим. Но драма, которая разыгралась прошлым вечером, вызвала у меня неудержимое желание сбежать от них обоих. Благодаря тому что мои родные запланировали поездку в исторический город Гуанахуато, мне было где спать по крайней мере пять ближайших ночей, да и вообще полезно было сменить обстановку, чтобы спокойно обдумать свои дальнейшие действия.
Я закончила писать записку Октавио и подмела пол в своей опустевшей комнатке. Бросив последний взгляд на мою первую мексиканскую квартиру, я отправилась на метро в отель «Маджестик», где с ощущением того, что я потерпела крах, хотя знала почему, я сдала чемодан в камеру хранения.
11
В гостях у смерти
Гуанахуато – живописная, как в детской книжке с картинками, колониальная Мексика. И время праздников – не только для моих родных, но и для каждой мексиканской семьи. На горизонте виднелись золотые цепи зубчатых гор, усеянных кактусами, похожими на трубы органа, солнце заливало старый городок ослепительным светом, каменные дома были окрашены в насыщенные пастельные тона – желтые, голубые, сиреневые и розовые. Все улицы и переулки, мощенные булыжником, были запружены туристами. Я как-то упустила из виду, что был государственный праздник, и это несколько омрачило нашу поездку. Но, простояв несколько часов в очереди на автовокзале, мы наконец забрались в шикарный «грейхаунд» и отправились на север. Я глубоко заснула и проснулась только спустя несколько часов: что-что ритмично било меня по ногам. Открыв глаза, я обнаружила, что спинка переднего кресла ходит ходуном.
