Аргументация Мормана также основана на аксиоматике западной культуры, не признающей иных причин для насилия, кроме установления господства. Эта система координат тесно связана с изначальной тоталитарностью западной культуры (что явно проявляется и в этатичности пацифизма, наделяющего привилегиями государственное насилие, активно ругая насилие восстания). Идея того, что использование «насилия» автоматически создаёт иррациональную власть, не имеет смысла с точки зрения культурных ценностей, которые не обязательно рассматривают насилие как инструмент достижения господства. Согласно мифу народов Манде, творец Мангала принёс в жертву Фаро, чтобы спасти всё, что осталось от творения. Напротив, в греческой мифологии Хронос пытался убить своего сына, а позже Зевс также пожрал свою любовницу, Метис, чтобы сохранить свою власть. Второй пример построения сюжета типичен для западных мифологий. Использование насилия происходит продуманно, ради захвата власти и насильственного контроля, или импульсивно, когда причиной, как правило, выступает ревнивое желание обладать другим существом. Эти повторяющиеся сценарии не универсальны для всех культур.
Они также не универсальны для всех ситуаций. Коллективное, скоординированное насилие для установления и навязывания нового комплекса социальных отношений, которые нужно поддерживать за счёт насилия, или революция путём захвата централизованных институтов — это пути к созданию или сохранению насильственной власти. Но путь к социальным переменам лежит не только через эти два варианта. Мы рассмотрели, что Франц Фанон описывал насилие как «очищающую силу», когда его используют для освобождения люди, измученные и униженные колонизацией. А понятие колониализма относится сегодня к коренным народам, к прямым колониям от Гаваев до Самоа и к оккупированным зонам от Курдистана до Ирака, причём похожую ситуацию мы наблюдаем на территории неоколоний Африки, Азии и Латинской Америки, а также «внутренних колоний», оставшихся от популяций рабов в США. Короче говоря, колонизация по-прежнему относится к сотням миллионов людей и вовсе не изжита. Фанон помогал FLN («Фронту национального освобождения») в Алжире и работал в психиатрической больнице, специализируясь на психологии колонизованных народов и на психологических последствиях их освободительной борьбы. Другими словами, ему уместнее, чем Эриху Фромму, оценивать психологию насилия, ставящего своей целью освобождение, исходя из положения большинства населения Земли — не с точки зрения образованной политической партии, стремящейся переделать фасад мира, но с позиции людей, угнетаемых такой насильственной системой, что им остаётся или давать ей отпор силой, или социопатически выплескивать это насилие друг на друга. Рассуждая о колонизации и сопротивлении ей, Фанон пишет: «Общеизвестно, что большие социальные волнения уменьшают распространённость делинквентности и психических заболеваний».222
Баррикады во время «Алжирской войны за независимость», Алжир, 1960 г.
Добавим к этому длинному списку заблуждений то, что сторонники ненасилия всё время повторяют, что средства определяют цель — как будто никогда не бывало трансформаций, результаты которых фундаментально отличались от вызвавших их средств. Например, после Войны Красного Облака в 1866 г. Лакота не опустились до вакханалии насилия из-за того, что совершили моральный/психологический проступок, убив белых солдат. Напротив, они наслаждались почти десятилетием относительного мира и автономии, пока Кастер не вторгся на территорию Чёрных холмов в поисках золота.223 Но вместо того, чтобы приспосабливать средства (наши тактики) к ситуации, в которой мы находимся, нам предлагают принимать решения, основываясь на условиях, которых вообще нет, действуя так, как будто революция уже произошла и мы живём в новом лучшем мире.224 Этот полный отказ от стратегии игнорирует даже то, что ни один из двух прославленных лидеров ненасилия (Ганди и Кинг) не верил в то, что пацифизм является универсально применимой панацеей. Мартин Лютер Кинг признавал, что «те, кто делает мирную революцию невозможной, тем самым делают неизбежной насильственную революцию».225 С учётом возрастающей консолидации СМИ (предполагаемых союзников и инструмента морализма в глазах ненасильственного активиста 226), а также возрастающего репрессивного потенциала правительства, можем ли мы действительно верить, что пацифистское движение смогло бы преодолеть правительство в вопросе, в котором для интересов власть имущих компромисс будет неприемлем?
Список типичных заблуждений закрывает слишком уж частое заявление о том, что насилие отталкивает людей. Это ослепительная чушь. Видеоигры и фильмы, полные насилия, популярнее всех. Даже явно несправедливые войны получают поддержку не менее половины населения, кроме того, часто слышно отзывы, будто армия США слишком гуманна и сдержана по отношению к врагам. С другой стороны, именно ханжеские пикеты со свечами отталкивают большинство людей, не участвующих в них и торопливо, с ухмылкой, проходящих мимо. Голосование также отталкивает миллионы людей, знающих ему цену, и многих из тех, кто участвует в нём из-за отсутствия лучших вариантов. Призыв «возлюбить» каким-то образом «врага твоего» отталкивает людей, знающих, что любовь — нечто более глубокое и интимное, чем поверхностная улыбочка в адрес шести миллиардов чужих людей одновременно.227 Пацифизм также отталкивает миллионы бедных американцев, тихо радующихся каждый раз, когда копа или (особенно) федерального агента убивают.228 Настоящий вопрос заключается в том, кого и какое насилие отталкивает? Один анархист пишет:
«Даже если бы насилие не привлекало средний и верхний классы, кого это волнует? Они уже получили свою насильственную революцию и сейчас мы в ней живём. Но вообще говоря, само утверждение, что насилие отталкивает средний и верхний классы, полностью лживо… они всё время поддерживают насилие, будь то подавление забастовки, полицейское насилие, тюрьмы, война, санкции или смертная казнь. С чем они реально борются, так это с насилием, направленным на смещение как их самих, так и их привилегий».229
Безрассудное насилие, подвергающее людей ненужным рискам, даже не стремясь быть эффективным или успешным, скорее всего, оттолкнёт людей — особенно тех, кому уже приходится выживать при насильственном угнетении, — но борьба за выживание и свободу часто привлекательна. Недавно мне посчастливилось вступить в переписку с узником «Чёрной армии освобождения» Джозефом Боуэном, которого посадили после того, как коп, пытавшийся его убить, сам оказался покойником. «Джо-Джо» добился уважения других заключённых после того, как вместе с другим зэком убил надзирателя и помощника надзирателя, а также ранил командира охраны в Хорнельсбургской тюрьме в Филадельфии в 1973 г. в ответ на интенсивные репрессии и преследования за религиозные убеждения. В 1981 г., когда попытка массового побега, которую он помогал организовать, была сорвана и превращена в ситуацию с захватом заложников, СМИ уделили огромное внимание ужасным условиям содержания в тюрьмах Пенсильвании. За время пятидневного противостояния в «Philadelphia Inquirer» и общенациональной прессе вышли десятки статей, проливающих свет на тяготы заключённых и подчеркивающих тот факт, что все эти люди, которым нечего терять, продолжают сражаться с угнетением и плохими условиями содержания. Некоторые статьи в корпоративных СМИ даже выражали симпатию к Джо-Джо,230 и в конечном счёте правительство согласилось перевести дюжину восставших в другую тюрьму, а не применять штурм со стрельбой — свою излюбленную тактику. Прямо скажем, в результате осады Боуэн настолько раскачал весы политической власти, что политикам пришлось защищаться и требовать расследования условий содержания в тюрьме Гратерфорд. В этом и многих других примерах, включая сапатистов в 1994 г. и шахтёров Аппалачи в 1921 г., люди обретают человеческий облик именно тогда, когда берутся за оружие, чтобы сражаться с угнетением.
