Когда я вернулась в салон, он оказался пустым. Я подумала, куда же все могли уйти, но услышала бормотание голосов из маленькой столовой. Приостановившись и не желая мешать тому, кто бы там ни был, я села в одно из покрытых камчатным полотном кресел. Через некоторое время открылась дверь кабинета и в салон вошел Василис.
— А, ты вернулась. Боюсь, что общество несколько разделилось. — Он мотнул головой в направлении столовой. — Леда и Пол ведут какой-то разговор личного характера.
— Это не важно. Я здорово устала. Вообще-то я пришла, чтобы сказать «Доброй ночи».
Он нахмурился:
— Ты поступаешь глупо, Стейси. Ты ведь знаешь, что испытывает к тебе Пол. Почему ты позволяешь Леде привлекать его внимание?
— Может быть, у нее на это больше прав, чем у меня. Она очень любит Пола. Она так сказала мне. Мне очень жаль ее после того, что вы мне о ней рассказали.
— Жалость — это чувство слабых. Оно подрывает решения. Ты должна думать о Поле, а не о Леде. Твой долг перед Полом и передо мной, а не перед ней.
Я посмотрела на Василиса и встретила сердитый, раздраженный взгляд.
— Она не может родить вам внуков, поэтому и изгоняется? Верно? Вы жестоки, Василис!
Неожиданно он улыбнулся. Странная гримаса исказила его лицо, но это все же была улыбка.
— Сильные всегда бывают такими. Ты думаешь, я завоевал бы власть, положение в мире, которое занимаю, без этого качества? Оно заслуживает восхищения, а не презрения!
Я покачала головой:
— Извините меня. Каким бы ни было это качество, у меня его нет. Я не готова сражаться. Думаю, что должна вам сказать — я приняла решение. По поводу вашего предложения остаться здесь, с вами. Я не сделаю этого. Я возвращаюсь назад, в Англию, и беру Ники с собой.
Это было страшно. Ни один мускул не дрогнул на его лице, на губах застыла все та же странная улыбка рассерженного бога, какую можно увидеть на деревянных масках тотема.
— Почему ты говоришь мне это сейчас? Из-за Леды?
— Да, главным образом. Мы с ней разговаривали, и я обещала ей, что вернусь в Англию.
— И оставишь Пола ей? Ты отделываешься — кажется, так звучит это английское слово?
Я проигнорировала его насмешку. Вместо этого сказала устало:
— Так будет честнее для всех. Если Пол любит Леду, а она считает, что это так, он вернется к ней. Если он любит меня, тогда сможет доказать мне это.
Василис взмахнул рукой, как бы рассекая воздух.
— Я тебя не понимаю! Я предложил тебе так много, даже Пол был бы отдан тебе, если бы ты осталась. Почему? Почему?
— Пол принадлежит самому себе, — ответила я. — Он сам решает за себя. В Англии существует еще одно выражение — лежачего не бьют. Это то, что я в какой-то мере чувствую в отношении Леды. — Я посмотрела на него. — Пожалуйста, не считайте меня неблагодарной. Ники и я провели здесь прекрасное время, но больше так продолжаться не может.
Он продолжал смотреть на меня, сжав свои тонкие губы:
— Когда вы намереваетесь нас покинуть?
— Как только кончится шторм.
Он нахмурился:
— Понятно. Тогда мне больше нечего сказать.
— Думаю, что да. Мне тоже, кроме того, что мне очень жаль. Правда. Это было… Я никогда не забуду… — Я замолчала, несвязные слова как будто разбежались, когда я полностью осознала свое решение. Это был конец. Я действительно уходила от Пола. — Спокойной ночи, — это было все, что я смогла произнести.
Ветер, завывающий вокруг дома, казалось, заглушил мои слова. Занавески влетели в комнату вместе с внезапным порывом ветра, несмотря на закрытые ставни. В тишине, которая за этим последовала, я вышла из комнаты и бегом бросилась наверх.
Шторм бушевал всю ночь. Ники проснулся, и его пришлось взять к себе в постель, где в тепле и безопасности рядом со мной он снова уснул. Но я лежала не смыкая глаз, прислушиваясь к зловещему вою ветра, ударам и скрежету каких-то предметов, которые уносило на крыльях его ярости. Конечно, я не боялась так, как Ники, а ощущала только пустоту и грусть из-за принятого решения и из-за того, что через несколько дней покидаю Меленус.
Под утро сон все же сморил меня, и я пришла в себя только от звуков отодвигаемых Дидо занавесок. Не надо было спрашивать, какая сегодня погода — ветер слегка уменьшился, но все еще дул с силой не меньше девяти баллов. Дидо принесла завтрак мне в спальню, потому что сидеть, как обычно, на террасе из-за непогоды было невозможно, к тому же я не могла и думать о том, чтобы встретить в маленькой столовой Василиса, если спущусь вниз.
После завтрака Ники торопился уйти; он был беспокойным и возбужденным. Возможно, это было из-за ветра, который, кажется, всегда действует на детей и животных. Ники хотелось выйти наружу, но один только взгляд в окно на гонимые ветром облака, сгибаемые почти пополам кипарисы, растрескавшуюся землю, поднимающуюся вверх столбиками пыльной бури, захватывающей ветви деревьев и сухую траву, заставил меня запретить это. В отличие от Ники я чувствовала, что меня покинула вся энергия. Я не знала, как собраться с силой духа и волей, чтобы сказать Полу о том, что мы возвращаемся в Англию. Однако это следовало сделать.
Ники прыгал передо мной вниз по широкой лестнице. Когда я обогнула поворот, то увидела темную голову и высокую фигуру внизу — там стоял Пол и, казалось, ждал меня. На мгновение вернулось то самое ощущение первого утра, когда я спускалась по этим же ступеням и увидела темноволосого мужчину, прикуривавшего сигарету, поднявшего голову и посмотревшего на меня глазами Алексиса.
В сердце будто остро кольнули иглой. Я могла прижать руками больное место. Я глубоко вздохнула, стараясь приободриться, и медленно продолжила спускаться. На последней ступеньке меня встретила рука Пола, протянутая, чтобы помочь. Я вложила свои пальцы в его руку, испытывая знакомый трепет от этого прикосновения, ощущения тепла и энергии, исходивших от него, как при переливании крови человеку, теряющему сознание.
— Стейси, мы должны пойти куда-нибудь и поговорить.
Я кивнула:
— Да.
Невольно я взглянула в сторону кабинета, за дверью которого в это время мог находиться Василис. В столовой виднелась фигура одетого в белое Ангелоса, тихо двигавшегося туда-сюда. Салон? Но он был таким большим, и звуки раздавались там так громко; нет, это было место не для уединения.
Ники дернул меня за юбку:
— Мы можем выйти наружу, мамочка?
Я механически покачала головой:
— Ветер слишком сильный, дорогой.
— Пойдем на берег, — попросил он.
— Это невозможно. — Мой голос был резким из-за совершенно натянутых нервов.
Лицо сына сморщилось. Казалось, что он заплачет. Это было бы последней каплей у дверей кабинета Василиса.
