– Габриель, разве тебе не хочется узнать, что это за обстоятельства?
– Нет, – ответила девушка. – Это… это не имеет значения.
Она уверяла себя, что совсем не разочарована. Англичанин может жениться на Луизе или Бетси, или на ком угодно, если ему так вздумается. Ей абсолютно все равно. Но Габриель поняла, что не сможет промолчать, если герцог начнет превозносить непревзойденные добродетели своей избранницы. Девушке не хотелось слышать о том, что красота Луизы Пельтье ослепительна, умение вести светскую беседу совершенно, а воспитание безукоризненно. Габриель сама не понимала, почему ей на глаза наворачиваются горькие слезы.
– Мне… мне надеть что-нибудь другое по этому случаю?
Англичанин странно посмотрел на нее, покачал головой и прижал руку к виску.
– Как же ты непредсказуема! – воскликнул он. – Нет. Тебе не нужно переодеваться. То, что на тебе сейчас, прекрасно подойдет.
Габриель почувствовала огромное облегчение из-за того, что ей удалось так легко отделаться. Она готова была по всей строгости отвечать за ту свободу, которой пользовалась в доме англичанина в его отсутствие.
Однако во время долгого ужина Габриель поняла, что Лэнсингу и Луизе повезло меньше, чем ей. Убийственные взгляды и краткие односложные ответы были сегодня в порядке вещей. Габриель посчитала, что благоразумнее будет вести себя как можно лучше, и из ее рук даже ложка не выскользнула.
Когда наступило время церемонии, Бетси пришла за Габриель. Девушка остановилась на пороге часовни. Ее взгляд тут же устремился на привлекательную фигуру герцога. Кэм и Лэнсинг стояли у алтаря к ней спиной. Напротив них был священник в черном одеянии. Невесты не было.
– Где Луиза? – спросила Габриель у Бетси, отшатнувшись по какой-то непонятной причине.
– Уехала, – услышала Габи, но решила, что она, должно быть, ослышалась.
Бетси повела Габриель вперед, и девушка стала с интересом смотреть по сторонам. Габриель редко бывала внутри церкви. Во время революции священнослужителей преследовали, а церкви закрывались. Познания Габи о религии, как и обо всем остальном, исходили в основном от Голиафа. Медленно двигаясь вперед, Габриель осматривала витражи на окнах, потолок в виде арки и наконец перевела взгляд на зажженные свечи и цветы на алтаре. Едва ли не впервые за свою короткую жизнь она прониклась верой и испытала благоговейный трепет.
Когда Габриель опустилась на колени перед алтарем, это не было для нее простой формальностью. Ей хотелось молиться, но она не могла найти слов. Однако это не имело значения. Она находилась там, где ей следовало быть. И в тот миг ничто не могло убедить девушку в обратном.
Священник в черных одеждах поднял Габриель с колен. Улыбнувшись, он соединил ее руку с рукой мужчины, который спокойно стоял в молчании, ожидая, когда девушка заметит его. Остолбенев от неожиданности, Габриель испытующе посмотрела ему в глаза.
Священник начал:
– Возлюбленные…
Он продолжал свою речь, и Габриель вдруг все стало ясно. У нее перехватило дыхание. Изменить уже ничего нельзя. Эта мысль держала Габриель гораздо крепче, чем сильные пальцы, так надежно сжимавшие ее локоть.
– Зачем ты женился на мне? – Габриель в ярости шагала взад-вперед перед Кэмом. Золотое кольцо на пальце давило свинцовой тяжестью. Дело было сделано. И девушка все еще не могла поверить, что она допустила это.
– Как я уже говорил тебе, обстоятельства…
– Какие обстоятельства?
Кэм откинулся на спинку кресла и спокойно взирал на жену. Чтобы соблюсти приличия, Габриель перевели в спальню, примыкавшую к его собственной опочивальне. Герцог был поражен, когда в дверь постучали и пригласили его в комнату жены. Он не знал, чего ожидать. Взгляд Кэма блуждал по спальне. Герцог посмотрел на портрет Элоизы до Валькур, висевший над мраморным камином. Леди, изображенная на картине, как всегда улыбалась ему. Кэму показалось, что его благословляют, и он подивился этому причудливому ходу своих мыслей.
Словно утешая капризного ребенка, Кэм стал подробно описывать события, которые привели его к такому решению. Он думал, что ему нравится наблюдать, как Габриель широкими шагами меряет комнату. Ему нравилось, как ее распущенные волосы свободно спускаются по плечам. Габриель напоминала Кэму чистокровную скаковую лошадь, чувствительную и норовистую. Наезднику, решившему оседлать эту молодую кобылку, придется крепко держать узду. Герцог медленно скользнул взглядом по стройной девичьей фигуре. Он не мог не помнить, что ткань, свободно облегающая тело, скрывала загорелую кожу и мягкую, словно масло, плоть. Кэм представил, как эти длинные ноги крепко обхватывают его в момент кульминации… С опозданием герцог напомнил себе, что он никогда этого не испытает. Габриель де Бриенн, теперь Габриель, герцогиня Дайсон, считала его кем-то вроде акулы или тигра-людоеда. Но эта мысль пришла слишком поздно, чтобы предотвратить внезапное напряжение в его теле.
– Я вижу, что ты спас собственную шкуру, заключив этот скороспелый брак. Но как, скажи на милость, он может защитить моего дедушку?
Габриель перестала ходить по комнате и посмотрела в глаза англичанину так, словно хотела увидеть его душу.
Кэм опустил глаза.
– Подумай, – сказал он. – Если вдруг станет известно, что внучка Маскарона в Англии, и, поверь мне, так и произойдет, если Чарльз Фокс до тебя доберется, твои соотечественники обратят внимание на твоего дедушку. Он не только станет бесполезен для меня, но за его жизнь в этом случае никто и ломаного гроша не даст.
Ответ англичанина удовлетворил бы девушку, если бы не одно «но».
– Зачем было использовать мое настоящее имя во время этой фальшивой брачной церемонии? Почему ты просто не женился на мне как на Габриель де Валькур?
Кэм и сам не знал, почему он так поступил. У герцога не было подходящего объяснения, но он не собирался показывать этого Габриель.
– Не было причин отказываться от твоего настоящего имени – сказал Кэм. – На церемонии присутствовали только Лэнсинг, Бетси и священник. Я могу рассчитывать на их молчание. В этом ты можешь быть уверена.
Похоже было, что Габи не удовлетворило это объяснение, и Кэм произнес не без раздражения:
– Боже правый! Ты ведь не думаешь, что я хочу сделать тебя своей герцогиней? Сколько раз я должен повторять? Это фиктивный брак. Как только ты перестанешь быть мне полезной, я расторгну его.
Этому Габриель действительно верила, но ее это совсем не успокоило. Девушка испытала какое-то неприятное, не известное ей до сей поры чувство. Не сожаление, конечно, но осознание в себе чего-то такого, что мужчина, обладающий таким изысканным вкусом, как у герцога, всегда будет считать отталкивающим. Теперь Габриель поняла, почему англичанин был в таком дурном настроении, когда вернулся в Данраден: размышления о браке с ней, должно быть, пришлись ему совсем не по вкусу. Эта мысль повлекла за собой следующую. С трудом сглотнув, девушка сказала:
