— О-ох, ну неужели мне придется провести еще одну презентацию!
Или:
— Черт подери, я не собираюсь работать и в следующие выходные.
Ведь их нытье вовсе не означает, что они не могут уволиться в любое время, если они действительно этого захотят.
Как же много других возможностей! Местная официантка вдруг интересуется охотничьей поездкой в горы рабочего коммунальной службы, интересуется, возможно, потому, что именно там она всегда мечтала побывать. Студентка колледжа, подойдя к приглашенному лектору после его выступления, задает ему так много вопросов и изображает такую сильную заинтересованность, что в итоге он спрашивает, не хочет ли она обсудить с ним все это за обедом. Учитель и ученица, нечаянно столкнувшиеся друг с другом вне школы, в выходной день, идут вместе выпить кофе. Учитель и ученица одни в классе, когда в здании школы почти никого не осталось. Наверняка старлетки и режиссеры, исповедующиеся и священники, актрисы и политики. Наверняка медсестры, приходящие няни.
Деньги лишь предоставляют больше возможностей, больше искушений, чаще порождают интерес. Лишь потому, что деньги — это посредник, но это не значит, что не будь их, этого бы не случилось.
Это всего лишь означает, что мужчина, говорящий своей жене, что он работает допоздна, испытывает меньшее чувство вины, чем мужчина, говорящий своей жене, что у него сегодня сверхурочная работа.
Все забыли, что Одиссей, Ахиллес и Агамемнон, все они, как и все жители Аргоса и Трои, были реальными людьми.
И возможно, когда в конференц-зале твое сердце начинает колотиться быстрее, ты все-таки не озвучиваешь свои сомнения или отступаешь. Возможно, ты не хочешь вносить смуту, наживать врагов, дурачить самого себя. Возможно, ты уверен, что твоя идея — великолепна, но все же уверен не на все сто, а так как ты действительно собираешься уйти с работы и открыть собственную компанию, тебе нужно позаботиться о получении достаточного для жизни дохода, о запасных планах, о том, сколько должно быть на депозите, чтобы денег всегда хватало.
Может быть, когда ты идешь на кухню за очередной бутылочкой красного, дочь твоего лучшего друга или лучшая подружка твоей дочери ставит тебя в неловкое положение, за каким-то чертом прижимаясь к тебе всем телом, когда ты разворачиваешься, держа в одной руке бутылку, а в другой — штопор. Может быть, когда такое случается, ты спрашиваешь, что это она делает. Может быть, когда такое случается, ты поступаешь «правильно», и она извиняется, невероятно смущается, называет тебя «Мистер такой-то», говорит, что никогда прежде не пила столько вина, поспешно возвращается в гостиную, схватив по дороге коробку крекеров. Может быть, когда такое случается, ты направляешься за ней, но затем решаешь, что лучше открыть вино на кухне, поэтому, пока ты вновь не присоединяешься к тусовке, у тебя есть время погасить эрекцию.
А может быть, только может быть, пока ты открываешь вино, пока ковыряешь горлышко ножом, пытаясь срезать фольгу, и ранишь палец, твой лучший друг или твоя дочь заходят на кухню и спрашивают, не видел ли ты его дочь или лучшую подружку. И ты отвечаешь:
— Она только что была здесь, думаю, она вернулась в комнату.
А они говорят:
— Надо же, как странно, должно быть, мы ее просто не заметили, — разворачиваются и уходят.
А ты про себя думаешь: «Правда?»
А затем, ночью, когда жена спит, ты лежишь и думаешь, что никогда не смог бы этого сделать, что если бы ты это сделал, ты мог бы потерять все, что имеешь, — дом, жену, ведь не факт, что ты не любишь свою жену. Твоя дочь, возможно, никогда больше не заговорит с тобой или, по крайней мере, не заговорит очень долгое время. Это, правда, не так уж и страшно, но гораздо страшнее, чем жизнь большинства, и это еще лучше, чем тюрьма, где тебя имели бы в задницу, лучше, чем работать в «Макдоналдсе».
И, в конце концов, ты сам себе скажешь, что действительно поступил правильно.
Но затем ты поймешь, что не можешь заснуть. Но затем ты поймешь, что каждый раз, закрывая глаза, ты реально чувствуешь ее запах, хотя на самом деле даже не запомнил, как она пахла. Затем ты поймешь, что каждый раз, глядя на часы, ты видишь, что они показывают все больше и больше, что вскоре тебе уже не удастся поспать тот минимум часов, который тебе необходим, чтобы нормально работать. Поэтому ты встанешь и пойдешь в ванную, закроешь дверь и будешь дрочить, представляя, как ее футболка облегала грудь, словно пищевая пленка, какими твердыми были ее соски, прикасающиеся к тебе, словно две маленькие кнопочки, как где-нибудь здесь, открыв вино и вылив его на ее обнаженные бедра, низ живота и на ее киску, которая — ты почему-то в этом уверен — непременно покрыта редкими волосками и светится бледно-розовым, ты вылизывал бы ее, от каждого толчка твоего языка ее мышцы напряженно изгибались, ее бедра бились бы тебе в лицо, плющили твой нос. И ты обнаружишь, что кончил очень быстро.
Но, возвращаясь в спальню, ты вдруг внезапно начнешь беспокоиться, что из-за того, что ты отверг ее, она что-нибудь выдумает, она наврет, будто что-то случилось, когда этого вовсе не было. Один твой друг рассказывал тебе о своем друге — учителе средней школы во Флориде, которого уволили только потому, что какая-то девочка сказала, будто он напал на нее, хотя в действительности все было наоборот.
Поэтому потом ты будешь лежать без сна, размышляя, может ли это случиться с тобой, пытаясь вспомнить все ее действия, которые ты видел, все ее слова, которые слышал, пытаясь понять, какой она человек, сделает ли она что-нибудь, испугалась ли она, что ты расскажешь все лучшему другу или дочери, настолько, что сама решилась рассказать им все сама, или же она просто посмеялась над произошедшем, просто сказала:
— Слушай, я, должно быть, напилась, не могу поверить, что сделала это!
И может быть, ты в конце концов посмотришь на свою жену, глубоко дышащую рядом с тобой, и почему-то положишь ладонь ей на лицо, почему-то погладишь ее волосы. Может быть, ты почему-то склонишься над ней и поцелуешь ее в лоб, а она застонет и смахнет твою руку и, по-прежнему глубоко дыша, повернется лицом в другую сторону. Может быть, ты просто трус, но ничего лучше этого нет.
И все же, ты помнишь, что лучшей частью твоего велосипеда был клаксон. Родители подарили тебе велик, но клаксон ты купил на деньги, которые заработал, соскабливая краску с дома в двух кварталах от твоего.
Слова так легко трансформируются, потому что не имеют бесконечного значения. Поскольку слова — это не более чем абстракции, то они, когда мы повторяем их снова и снова, постепенно теряют свое значение. Поскольку слова — это не более чем абстракции, то когда мы повторяем их снова и снова, когда мы действительно смотрим на них, они исчезают. Поскольку слова — это не более чем абстракции, то когда мы повторяем их снова и снова, повторяем день за днем, с одними и теме же людьми, мы понимаем, что их не существует.
Ты обедаешь с близким другом. Два года назад он позвонил тебе и сказал:
