* * *
В зале я Одиссея нашла средь поверженных трупов.
Кучами всюду лежали они вкруг него, покрывая
Крепко утоптанный пол. Увидав, ты согрелась бы духом.
Кровью и грязью покрытый, на грозного льва походил он.
Евриклея Пенелопе, Одиссея 23:45
* * *
Вы обедаете вдвоем с дочерью. Это твоя старшая дочь от первого брака. Зовут ее Дженнифер, или Сэнди, или как-нибудь так же благоразумно, ничего чересчур необычного. Твоя первая жена была не из тех, кто рискует.
Она — первокурсница самого прогрессивного колледжа в стране. Вы сидите в одном из ресторанов, поблизости от ее колледжа, в ресторане, куда многие студенты приходят на свидания или по другим особым случаям. Вас сажают рядом с юной парой, когда их обед уже в разгаре, они разговаривают о нравящихся им фильмах, очевидно, это их первое свидание. Когда ты садишься, твоя дочь наклоняется к тебе через стол, мимикой указывает, чтобы ты подвинулся ближе, а когда ты это делаешь, говорит громким шепотом:
— Та девушка — руководитель моего этажа в общежитии, она специализируется по женским предметам, ужасная зануда!
— Хочешь пойти в другое место? — тоже шепотом спрашиваешь ты.
— Нет, откидываясь назад, отвечает она уже обычным голосом. — Здесь здорово.
И вы с удовольствием обедаете. Вы счастливы. Твоя дочь никогда не обвиняла тебя в том, что ты оставил ее мать ради молодой женщины, и что ты оставил молодую женщину ради девушки, которая была лишь немногим старше ее самой. Она очень прогрессивна, твоя дочь, очень великодушна, очень понятлива. Она все знает и удивляется, почему люди не могут просто найти компромисс и ладить друг с другом. И это важно для тебя, действительно важно. Ты думаешь, что если бы она на тебя сердилась, это сделало бы тебя несчастным.
Но она не сердится, вы оба в самом деле отлично ладите друг с другом. Иногда, когда ты видишь своих друзей с их детьми, ты задумываешься, а не потому ли твои отношения с дочерью гораздо лучше, чем у них, что ты проводишь много времени с девушкой, почти такой же молодой, как твоя дочь, что ты можешь войти в ее комнату в общежитии, увидеть на стене постер и сказать: «Мы с Синди были на их шоу в прошлом месяце» вместо: «Это вроде какая-то музыкальная группа?»
И в середине вашего обеда, после того, как убрали устриц, после того, как она сказала, что да, ей нужен чистый бокал, — тогда Дженнифер, или Сэнди, или Кэтрин, или как бы там ее ни звали, начинает рассказывать тебе об одном из профессоров, о том, как сильно он ей нравится, как он интересуется ею. Пока она болтает, ты замечаешь, что официантка принесла паре за соседним столиком счет.
И хотя девушка даже не попыталась к нему прикоснуться, парень резко его выхватил.
— Сколько? — спрашивает его спутница, потянувшись рукой к сумочке, стоящей на полу возле нее.
— Пожалуйста, — говорит парень, — позволь мне.
А она, все еще свесившись на одну сторону, спрашивает:
— Ты уверен?
И он отвечает:
— Абсолютно.
И она, сев, наконец, прямо, говорит:
— Ну ладно, хорошо… раз ты уверен…
И он улыбается ей, и горделиво отсчитывает какую-то незначительную сумму, меньшую, чем стоимость заказанной вами с дочерью бутылки вина. Оттуда, где он сидит, напротив нее, он не смог бы — ты это знаешь — увидеть то, что видел ты, сидя рядом с ними. Ты знаешь, что он не мог видеть, что, когда девушка потянулась вниз к сумочке, на самом деле она бы не смогла наклониться достаточно низко, чтобы хотя бы коснуться ее.
И тебе интересно знать, какого черта она себе думает. Если бы он был просто ее новым другом, она никогда не позволила бы ему заплатить. Или если бы позволила, то знала бы, что в какой-то момент — если она хочет остаться с ним друзьями — она должна будет заплатить за него, что она должна будет заплатить за напитки или билеты в кино. Ей должно быть достаточно хорошо известно, что деньги с дружбой не мешают, ей должно быть достаточно хорошо известно, что не стоит позволять балансу расчетов между ней и другом становиться дисбалансом. Так почему она думает, что в случае с потенциальным бойфрендом в порядке вещей не только позволить ему заплатить, но и начать таким способом их неделимые взаимоотношения? Даже если она полагает, что он платит лишь за удовольствие побыть в ее компании, даже если, по сути, так оно и есть, надеется ли она, что друг покупает у нее именно это? Она думает, что это «романтично»? Это заставляет ее почувствовать себя «особенной», «принцессой»?
Что же происходит позже? Что происходит, если эти отношения какое-то время срабатывают, время, достаточное для того, что бы они поженились и завели детей? Что происходит позже, когда она уже слишком стара, или слишком больна, или то и другое, чтобы дать ему то, за что он платил все эти годы? Что происходит потом? Осознает ли она цену его беспокойства о деньгах, цену взваленной на него ответственности, роли защитника и кормильца, цену того, что он прикрывает грязь своим плащом, цену того, что он «все правильно делает», если она беременеет, цену того, что он будет обязан вести себя гораздо корректнее своей жены на половине всех их будущих совместных обедов? Осознает ли она, что позже цена его рыцарства позволит ему думать, что он заработал право время от времени быть нечестным?
И, тем не менее, когда они встают, ты понимаешь, что она достаточно хорошо все осознает. Она вручает ему пакет с оставшейся едой — она съела только половину — и произносит:
— Вот, возьми.
И ты поворачиваешься к своей дочери, прерываешь ее посередине предложения, которое ты в любом случае не слушал, и говоришь:
— Энни, пообещай мне кое-что — никогда не позволяй мужчине платить за тебя. Никогда.
А она смотрит на тебя, хмурит брови, затем высоко поднимает их, на секунду отклоняется назад и тянет:
— Хорошо-о-о, пап…
— Я серьезно, — говоришь ты.
И она бросает:
— Да обещаю, обещаю… чудак ты!
А затем:
— Слушай, а можно еще устриц, пока другое блюдо не принесли?
Но мы ведь рады, что существуют пенициллин и пломбы для зубов, верно?
И все же, не получится ли глупо, если вы скажете вслух то, о чем все мы думаем, пусть даже невольно? Если вы скажете:
— Ну да, я действительно чувствую себя героем-победителем, закончив то дело с «Паккардом». Я чувствую, что заслужил в качестве подношения женщин, золото и уважение.
Не будет ли это выглядеть слегка глупо? В конце концов, это ведь не то же самое, что убить кого-то.
Одиссей был героем для греков, но злодеем для жителей Трои. Но скажите, когда это — не одно и тоже?
Ты никогда не жалуешься. Тебя действительно раздражают мужчины, что постоянно ноют, мужчины, которые говорят:
