– Светочка, как известно, у кого-то щи слишком постные, а у кого-то бриллианты слишком мелкие, у каждого свой подход к жизни и свои возможности, речь о пятерке в данном случае не идет, мы говорим только о тройке, так что перепрыгивать через голову вас никто не просит.
– Но сорок ошибок на лист – это не тройка, – упрямо возразила Светлана. – Если бы он занялся предметом хоть самую малость, я сама бы с чистой душой поставила ему эту тройку, но он ничего не хочет. Мало того, что он не занимается, чувствуя свою безнаказанность, он хамит на уроках, ставя меня в неудобное положение перед всеми остальными учениками.
– Это, милая, ваши проблемы, – усмехнулась завуч. – Мы, учителя, должны не только нести детям искру знаний, мы должны быть еще и педагогами, а какой же вы педагог, если не можете навести дисциплину на своем собственном уроке? Я вижу, дела у вас обстоят из рук вон плохо, – с приторным сожалением проговорила она. – Дисциплина на ваших уроках хромает, успеваемость падает, уже дошло до того, что дети стали скатываться на двойки. Как же так получается, Светлана Николаевна? – И Мальцева страдальчески сдвинула брови.
– Вы хотите обвинить меня в том, что ребенок, не желающий взять в руки книгу, скатился на двойку из-за меня, я правильно вас поняла? – спросила Светлана, и глаза ее от удивления стали еще темнее.
– Вовсе нет, – отрицательно покачала головой Мальцева. – Я хочу сказать, что, видимо, семейные обстоятельства, – она кинула короткий взгляд на левую руку Светланы, – и внутреннее переутомление привели вас на грань определенного состояния, которое можно назвать творческим кризисом. Такое с учителями бывает, – успокоила она. – Как старший товарищ и ваш непосредственный руководитель, я просто обязана протянуть вам руку помощи в трудную минуту. С завтрашнего дня к вам на каждый урок будет приходить кто-то из руководства, кто мог бы, основываясь на своем богатом опыте, дать вам ценный совет. Я думаю, в нашей школе достаточно людей, кто согласится помочь вам. Я уверена, что проблема сойдет на нет и вскоре исчезнет окончательно, но для этого, несомненно, требуется время и терпение.
Улыбка Мальцевой стала благосклонно сентиментальной, глаза подернулись дымкой нежности и понимания, а ресницы часто заморгали, пытаясь выжать из глубоких недр что-то похожее на влагу.
– Если я правильно поняла ваши слова, Юлия Олеговна, то у меня есть альтернатива: либо не упрямиться и выставить тройку этому паршивцу Кондратьеву, либо погрязнуть в ежедневных проверках со стороны администрации? – Светлана подняла голову, и завуч увидела, что в ее глазах появился нехороший металлический блеск.
Этот блеск Мальцева не любила, да что там говорить, просто ненавидела, поэтому, вскинув голову как можно выше и почти распрямив свои бесчисленные складки, она довольно холодно произнесла:
– Вы можете трактовать мои слова так, как вам будет угодно, Светлана Николаевна. Все, что я хотела вам сказать, я сказала и добавить мне к этому больше нечего.
– Если вам добавить нечего, то добавлю я, – неожиданно для Мальцевой произнесла Нестерова. – Я не намерена терпеть хамство по отношению к себе ни в каком проявлении и ни от кого, тем более от мелкого зазнавшегося пакостника, ничего из себя не представляющего. Мне ровным счетом все равно, кто у него родители и чем они так дороги нашей школе. Если вам угодно, можете приходить ко мне на каждый урок, это ваше право, но заставить меня нарисовать тройку хаму и бездельнику не в состоянии даже вы.
Высказавшись, она облегченно вздохнула. За дверью раздался звонок, и впервые Светлана подумала, что он бывает спасительным не только для учеников. Продолжать разговор с Мальцевой ей не хотелось.
– Юлия Олеговна, извините, у меня сейчас урок, мне нужно идти, – проговорила она и уже повернулась, собираясь выйти из кабинета, когда за ее спиной раздался голос Мальцевой.
– Задержитесь на секунду, – произнесла та, и Светлане пришлось волей-неволей остановиться в дверях. – Светлана Николаевна, мне неловко вас расстраивать, тем более что скоро Новый год, но работа остается работой, ведь так? – Она взглянула на учительницу и та увидела, что губы завуча даже подергиваются не то от плохо скрываемой злости, не то в предвкушении гадости, которую она собиралась вытряхнуть на голову несговорчивой коллеги. – Если посещение ваших уроков администрацией и мной, в частности, не даст никаких положительных результатов, на ближайшем педагогическом совете, как это ни прискорбно, мне придется поднять вопрос о вашей недостаточной квалификации не только как преподавателя, но и как педагога.
– Я могу идти на урок? – бесстрастно спросила Светлана.
– Можете, – царственно кивнула завуч.
Когда их разделила дверь, Мальцева прошептала:
– Или-или, дорогуша. Третьего не дано.
* * *
Двадцать седьмое декабря было понедельником, тем счастливым методическим днем, когда Светлане не нужно идти в школу.
Предполагается, что такие дни даются учителю для дополнительной подготовки к занятиям на всю последующую неделю. Считается, что в методдень, забросив личные заботы и проблемы, учителя ни свет ни заря садятся писать конспекты уроков, проверять стопки тетрадок или, того лучше, опрометью бросаются в библиотеки, чтобы заняться чтением научной литературы.
За всех сказать сложно, возможно, что некоторые учителя именно так и поступают, но, помимо необходимости подготовиться к грядущей школьной неделе, у Светланы обычно находилась масса дел и занятий, не касающаяся ее профессиональной деятельности никоим образом. Часть дня она действительно проверяла накопившиеся работы, но вторую часть использовала в своих личных интересах.
Поскольку близился Новый год и через три дня наступали школьные каникулы, у Светы появилась небольшая передышка, позволяющая ей в этот методический день откровенно пофилонить, занявшись исключительно собой и своим жилищем.
Подарки ребятам она уже купила, не забыла никого, в том числе и своего любимого сынулю, временно пребывающего в гостях у бабушки Евы.
Ивана ждала новая белая рубашка в твердой коробочке. Если бы Светлана не любила его так сильно, то она сказала бы, что белые рубашки были назойливой мыслью, своего рода идефикс любимого зятя. В полосочку и с тиснением, с коротким рукавом и длинным, с английским воротником и «стойкой», их было невероятное множество, они занимали все вешалки в шкафу, придвигаясь ближе друг к другу каждый раз, когда счастливый обладатель странной коллекции приобретал очередной экземпляр.
Сначала Светлана и Аленка пытались бороться с такой аномалией, покупая рубашки других цветов. Великолепная цветовая гамма, добротный материал и стильные галстуки должны были оказать на Ивана неизгладимое впечатление и заставить отказаться от своей идеи ходить только в белом. Но все дорогие подарки не смогли поколебать пристрастия Грачева: сиротливо отлеживаясь в шкафу, они были немым укором его необъяснимого упрямства, провозглашавшего, что на свете есть два сорта рубашек: либо белые, либо ни на что не годные. Смирившись с маленькой слабостью любимого мужа и зятя, женщины стали дарить ему новые экспонаты в его коллекцию. Такой поворот событий определенно устраивал Ивана, и каждый раз он радовался подарку, словно ребенок.
