– Какой там! Русские ещё лаптем щи хлебают, и у них по Свердловску медведи шастают! Откуда у них стратосферная ракета?!
– Спасибо, база. Конец связи!
Серёжка дёргает за ремень привода машинки, «отключая» радио.
– Ракетный дивизион, слушай мою команду! – теперь Славка в роли командира ракетчиков. – Локаторы засекли нарушение воздушного пространства СССР. Вражеская цель – одиночная, высотная. Приказываю сбить тремя стратосферными ракетами! Три. Два. Один. Пуск!
И в У-2 летят из дальнего угла комнаты «ракеты»-тапочки.
– Первая ракета – недолёт! – кричит Серёжка.
Следующая тапочка пролетает над тумбой…
– Вторая ракета – перелёт! Опять мимо!
А вот третья «ракета» попадает своим твёрдым резиновым каблуком прямо в лоб высунувшемуся из «кабины» У-2 пилоту.
– Есть прямое попадание! Самолёт противника сбит! – торжествует командир ракетчиков.
– СОС! СОС! Я сбит прямым попаданием стратосферной ракеты. Катапультируюсь! – докладывает пилот по радио базе и вываливается из «самолёта» на пол, держась за лоб.
– Э, Серый, да у тебя кровь! – перепуганный, Славка бросается к брату, отнимает его руку ото лба… Так и есть – бровь рассечена и обильно кровоточит.
– Прости, брат, я не нарочно! Я щас за ватой метнусь, а ты пока рану пальцами зажми!
Серёжка лежит на полу, прижимая ладошку к брови, и думает: «Да ладно – рана! Просто царапина, до свадьбы заживёт! Зато как здорово поиграли…»
* * *
К утру метель стихла, распогодилось, и в городке «открыли небо». В такие дни ребята любили наблюдать за полётами прямо из квартиры – из окон зала было хорошо видно, как самолёты набирали высоту и носились над городком, выполняя различные фигуры пилотажа. Иногда они проходили прямо над домами – да так низко, что в окнах мелкой дрожью дребезжали стёкла.
– Во, смотри – это одиночный «МИГ-21» летит. Видишь – крылья треугольные? Батя говорит – очень хороший самолёт, но уже устаревающий! – с важным видом сообщает Славка.
– Ага, знаю. На таких Лерин папа в Египте воевал. А у нас их уже мало осталось. Им на смену «МИГи-25» пришли – с двумя двигателями и хвостами. А ещё «МИГи-23» – у этих крылья могут по-разному двигаться в полёте! – не уступает брату Серёжка.
– Это называется – «изменяемая стреловидность крыла». А ты хоть знаешь, зачем они двигаются-то?
– Ещё бы! Конечно, знаю. Они вот так ставятся (Серёжка раздвигает руки в стороны), чтобы лучше было взлетать-садиться на малой скорости. Так подъёмная сила больше! А чтобы более вёртким на больших скоростях быть, они вот так вдоль корпуса вытягиваются… – блистает он секретными знаниями.
– Молоток, братец! Вон, кстати, пара «двадцать третьих» на нас идёт. Ух ты! Да они ещё и на форсаже! – определяет Славка по рёву двигателей и дымным шлейфам, тянущимся за хвостами истребителей.
– Хорошо идут, с набором высоты! – восторженно выдыхает Серёжка.
И тут что-то не то происходит в воздухе. Шлейф дыма за ведущим вдруг пропадает, его самолёт резко замедляется, будто натолкнувшись на невидимую преграду… А ведомый – всё ещё на форсаже – в одну секунду нагоняет своего напарника и на полной скорости врезается ему в брюхо снизу. Раздаётся грохот, как при преодолении звукового барьера… В следующий миг самолёты проходят над домом и скрываются из поля зрения.
Ребята срываются с места, бегут в родительскую спальню и прилипают к окну. Пара МИГов выныривает из мёртвой зоны над домом. Но почему не слышно двигателей? Истребители продолжают полёт в жуткой, оглушительной тишине. И ещё до того, как ведомый самолёт на их глазах начинает разваливаться в воздухе на части, они понимают – это всё, конец.
– Славка, может, хоть ведущий остался цел?
В этот момент, как будто отвечая на его вопрос, язык пламени вырывается из двигателя ведущего, и через несколько секунд по небу к горизонту летит уже не самолёт, а огненный шар…
Не проходит и пяти минут, как из «старого» городка с воем сирен и мигалками проносятся в сторону колхозного Шаталово пять пожарных машин.
– Славка, может, оденемся потеплее да сгоняем позырить, чё там и как? Они вроде совсем близко упали.
– Это бесполезняк. Пока добежим, там уже на километр вокруг всё оцепят и никого не подпустят к месту падения. Так что давай отца дождёмся – он точно там будет сегодня, может, от него узнаем что-нибудь.
Вечером, забравшись в кровать, они шёпотом рассказывают друг другу страшилки, чтобы не уснуть. Отец возвращается домой около полуночи. Думая, что они уже давно спят, он рассказывает маме на кухне о том, что произошло днём в воздухе…
– У ведущего, Румянцева, отказал форсаж – пока непонятно, по каким причинам. Его самолёт стал резко терять скорость. Пока он отдавал команду Позднякову, своему ведомому, на выключение форсажа, тот его уже догнал, не успел уклониться в сторону и плашмя ударил снизу. Поздняков скорее всего погиб сразу – «фонарь» его кабины разлетелся вдребезги от удара. Самолёт стал разваливаться на части в воздухе. Катапульта сработала автоматически. Но толку-то? Он был уже мёртв, когда парашют опустил его на землю.
– А ведущий что?
– Румянцев, наверное, при ударе остался жив. Но почти сразу загорелся двигатель, а от него и весь самолёт. Он мог бы прыгнуть… Но самолёт падал на Шаталово, и он остался в кабине – видимо, уводил самолёт подальше от посёлка, к лесу…
– А как же катапульта?
– Он должен был успеть выпрыгнуть перед самой землёй. Но почему-то не смог – или сам задохнулся в кабине от дыма, или катапульта отказала от удара или из-за пожара… Самолёт рухнул на окраине леса, в километре от самолёта ведомого. Почти по кабину зарылся в землю – откапывать придётся дня три…
… Поздней весной, когда сойдёт снег и земля просохнет, ребята доберутся до этих мест. Они узнают их по скромным обелискам из нержавейки, увенчанных красными звёздами. Первый – в глубокой воронке на краю поля, сразу за деревенской околицей. Второй – на километр дальше, на окраине подлеска. Здесь место падения видно за сотни метров – широкая просека из вывороченного дёрна и размётанных вправо-влево взрывной волной деревьев, заканчивающаяся кратером глубиной в два метра в окружении поваленного полукругом леса…
* * *
Об этом, товарищ, не вспомнить нельзя…
В одной эскадрильи служили друзья,
И было на службе и в сердце у них
Огромное небо, огромное небо, огромное небо – одно на двоих.
Летали, дружили в небесной дали,
Рукою до звезд дотянуться могли…
Беда подступила, как слезы к глазам —
Однажды в полете, однажды в полете, однажды в полете мотор отказал.
И надо бы прыгать – не вышел полет,
Hо рухнет на город пустой самолет
