Филипп решил не спорить и не поддерживать более этот разговор.
Поверхность массива была богата многообразием внешних форм – здесь и плавно текущие ледники, крутые снежные или ледовые взлеты, лабиринты холодных глыб на ледопадах или на других сильно расчлененных участках ледников, некрутые снежные склоны, по которым можно кататься на лыжах, вечно грохочущие камнепады и снежные и скальные склоны. А над всем этим нагромождением скал, снега и льда гордо возвышается седой гигант – вершина Нанга-Парбат. Ее окружали мощные спутники, лишь незначительно уступающие по высоте главной вершине. А с востока и с запада от массива, точно стражи, стоят скальные пирамиды пиков Ракиот и Рупал, поднимающие свои побеленные снегами вершины до высоты более семи тысяч метров.
Филипп любовался открывшимся видом и чувствовал необычный трепет и желание смотреть и смотреть на окружающее великолепие. Не зря говорят, что вода, горы и небо – это единственное, что вынимает душу и соединяет ее на одну секунду с Богом.
До ледника шли два дня. Массив Нанга-Парбат ослепительно сверкал девственной белизной своего снежного покрова под лучами яркого дневного солнца, вечером же окрашивался в пурпурные оттенки, а ночью затихал под бескрайним небосводом, где сверкали миллиарды далеких звезд. Ночью было холодно. Филипп сворачивался буквально в «узел», пытаясь согреться и заснуть, но ему это удавалось не всегда. Пару раз ему пришлось подогреться алкоголем, дабы не потерять сознание и волю, однако повторять это проводник категорически запрещал. Слишком опасны были склоны, необходимо сохранять внимательность и осторожность. Днем шли молча, экономя воздух, который казался тяжелым и чужим.
Ниже снеговой линии массив был окружен прекрасными горными пастбищами, покрытыми пестрым многообразием горных трав и цветов. Верхняя их граница примыкает к снегам, не тающим даже под горячим летним солнцем. А дальше, чуть севернее, виднелись уже леса, состоявшие из гималайской сосны, ели и кедра.
Филипп преодолел несколько крупных подъемов, и перед ним открылась не только вся Нанга-Парбат от вершины до подножья, но и бурные воды реки Ракиот, вырывающиеся из-под ледника, прекрасный лес, высящийся по обоим склонам ущелья, и огромная ровная поляна от перегиба склона до самого леса. Здесь сделали привал. Поляна показалась журналисту исключительно красивой – богатый травяной покров с большим количеством горных цветов самой разнообразной расцветки покрывал ее пестрым ковром. А над головой грозная громада Нанга-Парбат, застывшая в суровом величии, в сочетании с мощными лесами ущелья и прекрасной цветущей поляной – все это создавало своеобразную сказочную обстановку.
– Утром мы выйдем рано. За перевалом начнется ледник, – сказал проводник, подбрасывая сухие ветки в костер.
– Что это значит? – спросил Филипп. – Вы нас там оставите?
– Разве мы не так договаривались? – проводник устало посмотрел на журналиста. – Не знаю, что вам там надо, но я видел разных людей. Некоторые шли за приключениями, другие за славой, третьи за смертью. Мне не интересно, кто из них вы, но я не принимаю участие в таких мероприятиях.
– Что ж, понятно, – кивнул Филипп. Он не был против расстаться с проводником, помня, куда они идут, но холодность ледников и атмосферы немного его пугала.
Утро встретило густым туманом и снегопадом. Все кругом было закрыто плотной серой пеленой. Тронувшись в путь, проводник сказал, что есть надежда, возможно, погода улучшится, но Нанга-Парбат не снимал с себя плотного покрывала, состоящего из темных туч. Филипп, укутавшись с головой с теплый шарф, с трудом шел по глубокому снегу. Липкие снежинки летели в лицо, гонимые усилившимся ветром. Глядя вперед, Филипп старался не потерять из виду проводника среди несущейся в лицо стихии. Вокруг пояса к нему была привязана плотная веревка, которая держала проводника и журналиста вместе. Монах шел позади, храня молчание. Как ни настаивал Филипп, Вари наотрез отказался связываться веревкой.
– Может быть, нам стоит переждать снег?! – выкрикнул Филипп, который чувствовал, как сложнее становится идти. Местами он проваливался по колени в сугробы, с трудом продолжая путь, а иногда ему приходилось останавливаться, сгибаясь и прячась от порыва ветра, который нес волны тяжелого снега.
– Нет смысла, – услышал он голос проводника. – Лагерь здесь разбивать нельзя. Нас занесет снегом!
– Но идти очень тяжело!
– Держитесь! Нам осталось совсем не долго! Я думаю…
Голос проводника неожиданно оборвался.
– Эй! – крикнул Филипп. – Я вас не слышу! – Филипп подергал веревку, но она спокойно лежала на снегу.
– Что случилось? – спросил подошедший Вари.
– Не знаю, но что-то не так, однозначно! – журналист, сматывая в руке веревку, поспешил вперед так быстро, как мог. Ветер кружил снег, и Филипп с трудом мог что-либо разглядеть. Монах не отставал.
– Почему ты решил, что что-то случилось?
– Мы с ним разговаривали, а потом он резко замолчал, и я подумал… – неожиданно Филипп почувствовал, как веревка резко натянулась и потащила его вперед. Филипп потерял равновесие и неуклюже повалился на снег, провалившись в сугробы. Однако веревка продолжала его нести вперед, словно кто-то с неимоверным усилием тянул другой конец. И этот кто-то мог быть только проводник.
– Филипп! – крикнул Вари, пытаясь ухватить журналиста, но не смог.
Снег летел в лицо журналисту, проскакивая за шиворот и тая под теплой одеждой. Одна варежка слетела и исчезла из вида. Филипп пытался изо всех сил стабилизироваться, но, не ощущая твердой поверхности под ногами, сделать это было практически невозможно. Он уперся ногами в сугробы, пытаясь затормозить, но продолжал продвигаться вперед. Что-то действительно его тащило.
– Вари! – крикнул он, но никто не отозвался. Видимо, монах сильно отстал, так как бежать по таким сугробам было абсолютно невозможно. Филипп обернулся, пытаясь разглядеть его, и тут веревка дернулась и резко опрокинула Филиппа вниз. Секунда, и журналист скользнул в ледяную расщелину, ниже и ниже, в глубину скалы.
20
Звуки капель, бьющихся о холодный камень, резко раздались в голове Филиппа. Он открыл глаза. Тонкие лучи света, пробивающиеся сверху сквозь снег, освещали узкую расщелину, покрытую льдом и извивающуюся лабиринтом в обе стороны от журналиста. Филипп шевельнулся. Спиной он лежал на небольшом выступе, а ноги свешивались вниз. Именно то, что он попал на выступ, буквально спасло его, так как задержало и не дало провалиться вглубь ледника. Журналист осторожно подтянул ноги и полностью взгромоздился на выступе, который был маловат для него, но выбора не было – вокруг более не наблюдалось ни единой точки опоры. Снег большими комьями падал сверху, а ветер, завывая, гулял по обмерзшей расщелине.
Филипп со всей силой прижался спиной к леднику и попытался ухватиться за него руками. Сердце бешено колотилось. Вокруг был лед и пустота. Он осторожно схватил веревку, висевшую на его поясе, и затянувшую журналиста в эту ледяную ловушку. Потянул несколько метров на себя, пока в его руке не оказался оборванный конец. Очевидно, она оборвалась при падении. Журналист посмотрел вниз, куда безмолвно падали крупные снежинки. Мрак – единственное, что можно было разглядеть в глубине. Филиппа передернуло. Проводник, видимо, провалился в эту расщелину и затянул его за собой, но при падении веревка оборвалась, и проводник канул на дне расщелины.
