Когда я снова их открыл, передо мной, против света, стояла Лейла, призрачная и настойчивая.
— Может быть, вам еще что-нибудь надо для того, чтобы начать? Пойдемте со мной. Я кое-что вам покажу, что может вам пригодиться. — И независимо двинулась к темной лестнице.
Я бы и рад, не трогаясь с места, попросить ее уйти, но, поскольку в последнее время почти ее не видел, мне и пойти за ней хотелось тоже. Кроме того, я начал опасаться, как бы она не занялась чем-то несовместимым с придуманным мной персонажем. Иногда я боялся, что она исчезнет. Я представлял себе, как она шутит с моряками, отплывает на первом попавшемся судне, тайно пересекает границу. Словом, я боялся ее потерять, боялся, что ее погубят. Вот и пошел следом.
На этот раз, вместо того чтобы подниматься к небу, мы погрузились в недра. Когда мы спустились по лестнице, Лейла повела меня в подземелья, в которых, похоже, освоилась с невероятной быстротой. Мы прошли через подвалы. Потом снова поднялись наверх, должно быть, уже в другом здании, а оттуда, не выходя на свет, попали в гараж с десятками боксов за железными дверьми. У Лейлы был ключ, одну из них она открыла и снова заперла за нами. Мы стояли неподвижно в темноте и тишине, затаив дыхание и прислушиваясь.
Когда Лейла включила свет, передо мной оказалась гора новых коробок и упаковок, на которых красовались названия известных фирм, производящих всевозможные приборы: телевизоры, видеомагнитофоны, проигрыватели, компьютеры, принтеры, фотоаппараты, цифровые камеры, а кроме того — кондиционеры, вентиляторы, печки и не знаю что еще… Здесь хватило бы товара не на один магазин компьютерной или бытовой техники.
Лейла проложила себе дорогу среди всего этого барахла. Я увидел у нее в руке резак. Она вспорола картонную упаковку ноутбука, потом вторую, третью, грубо вытащила компьютеры, разложила передо мной.
— Выбирайте! На каком вам больше хочется работать?
Она раскрывала их, чтобы виден был экран, показывала мне клавиатуру, называла фирму.
— Ну что? Вам ведь нужен текстовый редактор, да? Все новенькие. Последние модели.
Она не впервые меня захватила врасплох. Сначала мне захотелось влепить ей пощечину. Потом все эти компьютеры, все эти груды технологического товара показались мне чем-то чудовищным. Я представил себе, какие глупости способна натворить ради этих предметов такая девушка, как Лейла, чем она могла рисковать. Подумал о тех, кто вдали отсюда в грязных цехах за гроши собирает эти машины. Подумал о бесчисленных покупателях, отдающих последнее за ерунду. И меня чуть было не вывернуло. И тогда у меня осталось единственное средство, чтобы не начать блевать, чтобы не рухнуть, блюя на товар, — начать лупить.
Все происходящее представилось мне нелепым и страшным: мы стоим в подвале, и один из моих персонажей, девушка, за несколько дней до этого волшебным образом воплотившаяся, предлагает мне совершенное техническое орудие (но добытое посредством кражи в крупных размерах), чтобы я заново переписал некоторые аспекты ее мнимого существования!
Для начала я врезал кулаком по клавиатуре.
— А дурь, Лейла, дурь ты где прячешь? У тебя там, в этих коробках, не лежит заодно пара килограммов кокаина? Или героину немножко? Мне для того, чтобы писать, в первую очередь требуется героин! Так что давай! — И еще раз врезал кулаком, а потом долго пинал коробки ногами. Я с такой яростью набросился на товар, что изо всех сил удерживался, чтобы не дать Лейле пощечину, не всыпать ей как следует. Я у нее на глазах схватил маленький ноутбук, раскрыл его, словно книгу, погнул, вывернул, а потом выдрал экран и кинул на пол. Та же участь постигла и другие машины!
Лейла в полном отчаянии жестами показывала мне, чтобы я не шумел так, просила успокоиться. Она испугалась.
Ее страх окончательно меня взбесил. Я выхватил у нее из рук резак, стал одну за другой вспарывать коробки, а потом, схватив валявшийся там же разводной ключ, стал разбивать экраны, мять, корежить, уничтожать машину за машиной. Мне попались и коробки с поддельными часами, фирменные часы, золотые часы, и я давил корпуса. Я бил. Потел. От меня воняло. Я уже не мог остановиться. Я топтался среди осколков и обломков, пыли и рваной бумаги, и уровень их поднимался.
Когда у меня опустились руки, Лейла, дрожа всем телом, приоткрыла дверь бокса. С другого конца гаража доносились голоса. Какие-то люди спрашивали, что происходит. Хотели вызвать полицию. Голоса приближались. Я, наверное, поднял адский шум.
Мы побежали в противоположную сторону, оставив настежь распахнутой дверь в каморку, заваленную разломанным на куски контрабандным товаром. Когда мы добрались до террасы, Лейла разревелась в три ручья. Я еще никогда не видел ее в таком состоянии. Она уселась на пол, чтобы выплакаться всласть. Настоящий припадок плача. Ветер шевелил простыни, одно полотнище касалось ее лица, словно милосердно спустившийся с небес огромный белый носовой платок.
Значит, я сильно напугал ее там, в гараже. Я долго лупил по всем этим краденым вещам, зато после этого испытывал блаженную усталость. Мне давно не было так спокойно. У меня было смутное ощущение, будто я что-то «исправил». Я почувствовал себя немного увереннее. Я сел рядом с икающей и дрожащей Лейлой, ее залитое слезами лицо стало совсем детским. Обнял ее за плечи. Шерстяной пуловер, впитавший ее неиссякаемые слезы, промок насквозь, и, когда она уронила голову мне на плечо, я тоже намок. Со всех сторон нас окружали полотняные прямоугольники, мы были заключены в этой трепещущей белизне, а на столе, ярко освещенном солнцем, меня ждали маленькие белые прямоугольнички.
И вдруг мне показалось, будто у меня в груди, там, где в принципе должно было находиться мое сердце, что-то робко толкнулось: тук! Прошло несколько секунд — и снова: тутук! тутук! Сладкая боль. Робкое биение.
Я крепко-крепко прижал к себе Лейлу, вернее, прижал к себе глыбу горя. Мою щеку задевало, качаясь, серебряное кольцо. Черные волосы щекотали мне веки. И я, не выдержав, легонько поцеловал ее в висок.
— Не расстраивайся, — сказал я ей, — не расстраивайся. Я сейчас сяду писать. Вот увидишь. Я снова возьмусь за эту книгу и… многое улажу. Не расстраивайся. (Тутук… оно все еще билось.)
То, что сейчас происходило, сильно отличалось от сочинения историй. Я только что резко вмешался, словно стер половину главы, которая ни к чему не вела. Я подобрал свое рыдающее маленькое создание и, как мог, его утешал. На этот раз я готов был заняться рукописью, всерьез ее править, а если потребуется — переработать весь роман. Да, именно так — весь роман! Чтобы эта девочка могла вернуться в совершенно новую (или сильно обновленную) историю. Как обычно, рассказ почти целиком будет развиваться сам собой, отталкиваясь от новых подробностей, но я хотел, чтобы на этот раз она не испытала разочарования, чтобы с ней случилось что-нибудь хорошее, словом, я желал ей хоть немножко счастья. И что поделаешь, если и этот роман окажется ничтожным.
Время шло. Простыни высохли. Слезы тоже.
Переработка текста
Уже начинало темнеть, и я засел за работу. Так, так… Что же мне сделать, чтобы этот Шульц не подох, как собака? Холод, зима, болезнь, нищета — с этим я ничего поделать не мог. Для того чтобы этот человек не умер, должно было случиться чудо. Вмешательство провидения? Случай? А еще можно было сделать так, чтобы он закончил свою жизнь по-другому, более достойно. Почему бы ему не умереть добровольно? Твердо решив со всем этим покончить? Я не мог выбрать.
