— Прости меня, я увлекся, — произнес он. — Я забыл, с кем говорю. О чем ты думаешь, глядя туда? Айк Соллес не из тех, кто станет беспричинно отворачиваться, не так ли?
Айк улыбнулся и скосил глаза, чтобы дать понять Гринеру, что он уже видал конец бечевки раньше и не один раз, после чего снова повернулся к обнаженному Белому перевалу. Решение было уже принято. И он знал, что надо делать.
— Знаешь, о чем я думаю, Гринер? О том, что вы уничтожили прекрасную тундру ради нескольких тарелок овощных салатов. Так что теперь это напоминает лунный пейзаж.
— Она и так уже была мертва, — возразил Гринер. — Выжжена дожелта, как подгоревшая яичница. Тундра не может существовать при такой жаре, которая стоит теперь после наступления парникового эффекта…
— После улучшения погоды она могла бы возродиться, если бы ты оставил в ней какие-нибудь споры и семена.
Погода никогда не улучшится, — с беспрекословной уверенностью рявкнул Гринер. И Айк понял, что он может и оборвать конец бечевки, если это понадобится.
Может, и улучшится.
— Нет! Даже если ты забудешь о слове Божьем и будешь читать только метеорологические сводки, то и тогда ты поймешь, что она становится только хуже. Мы собственными руками создали преисподнюю и теперь сгорим в ее адском пламени! Айк с удовлетворением отметил, что Билли опять промолчал. Похоже, Кальмар снова погрузился в сон. Грир тоже закрыл глаза. И Гринер понизил голос, чтобы не разбудить их.
— Знаешь, твои друзья останутся здесь. Все имеют право на образование, даже наркодилеры и прелюбодеи. Это университет ебаного Судного дня, Соллес, и мои студенты проходят здесь интенсивный курс обучения. У них нет времени на то, чтобы играться в Голливуд, им надо готовиться к экзамену. И ты это знаешь, и я это знаю. Так что им придется остаться. Как и тебе, брат. От всей души хотел бы убедить тебя…
Айк глубоко вдохнул и, сложив руки на груди, выдохнул.
— Знаешь, о чем я на самом деле думал, глядя, как в этот смог садится солнце? Я думал об одном чуваке из Калифорнии, который умел гипнотизировать петухов. Толстощекий мексиканский парнишка. Видишь, как раздулись щеки у солнца? Вот у него тоже такие были…
И пока они так стояли бок о бок, глядя на горизонт, Айк поведал Гринеру всю историю об Охо и филиппинском петухе, стараясь говорить максимально доверительным тоном. Словно делился с ним каким-то секретом.
— Хитрый фокус, — пробурчал Гринер под конец, но было видно, что история произвела на него впечатление.
— Он научил меня потом и другим хитрым фокусам. Например, закатный фокус — отлично действует на людей. Складываешь руки и начинаешь смотреть на заходящее солнце, вот как я, видишь? Рядом встает еще кто-нибудь — как ты, например — поднимает руки и тоже начинает смотреть на солнце. Нет, ладони нужно повернуть к солнцу — вот так. Потом тот, что стоит слева — то есть я — берется своей левой рукой за правый бицепс соседа и… без предупреждения швыряет его!
Айк никогда не пользовался этим приемом, разве что несколько раз отрабатывал его на груше в тюрьме, но он отлично представлял себе его действие. Правое предплечье свободно отлетает в сторону на уровне груди, рывок увеличивает его отмашку, а ребром правой ладони наносится удар по незащищенному солнечному сплетению противника, причем его встречное движение увеличивает силу удара. Прямо в брюхо. Единственная неожиданность для Айка заключалась в том, что конкретно это брюхо оказалось очень твердым. Под толстой тканью комбинезона оно было твердым, как доска. Господи, там же была Библия! Гринер не шелохнулся. На какое-то мгновение Айку стало плохо, и он подумал, что, вероятно, переборщил с фокусами Охо. Потом руки черного гиганта упали, и он рухнул навзничь на ступеньки крылечка.
Раздавшийся грохот вывел Билли и Грира из транса, а трясущегося Арчи Каллигана заставил выползти из-за рефрижератора.
— Айк! Глазам своим не верю! Ты уложил этого жеребца!
— Он застал его врасплох и уложил его, — с гордостью пояснил Грир. — Классно! Он даже не дышит.
— Свяжите его! — прошипел Билли Кальмар со своей лежанки. — Спеленайте его! Он не дышит, но глаза у него открыты.
Гринер так и не закрыл глаза, пока его связывали. Билли настоял на том, чтобы для этой процедуры были использованы все подручные средства. Арчи сгонял даже в офис за упаковочной клейкой лентой. И Грир извел чуть ли не целый моток только на то, чтобы заклеить Гринеру рот. А когда тому наконец удалось восстановить дыхание, Билли еще попытался заклеить ему ноздри и глаза. Гринер щурился от яркого солнца. И Айк перевернул его, чтобы перед ним оказалась облезлая стенка вагона.
Потом они подняли больничную кушетку с Билли — Айк впереди, Грир и Каллиган сзади — и двинулись через двор. Но, похоже, никто не испытывал к ним особого интереса: мужчины продолжали перемалывать камни, женщины и дети обрабатывать поля. И только на фасолевом поле больше никого не было. Когда троица с кушеткой достигла вершины каменистого холма, они увидели, куда подевались люди. Они окучивали оставленный гидроплан, словно тот был покрыт невидимыми сорняками. Один поплавок уже полностью скрылся под водой, а ближайшее крыло было абсолютно искромсано. Оно напомнило Айку жестяные подносики из-под замороженной пищи, которые в изобилии валялись на свалке, после того как над ними потрудились свиньи и медведи. Женщины подтыкали свои длинные юбки, собираясь приступить ко второму крылу.
— И это наш «Оттер», — сказал Грир. — Похоже, они вознамерились освежевать его.
— Кого они освежуют, так это нас, когда узнают, что вы сделали с преподобным, — заметил Арчи.
— Что значит «вы»? — спросил Грир. — Может, все-таки «мы «?
— Мы по уши в дерьме, — с лежанки подал голос Билли. — Ты даже не представляешь, Исаак, какое он имеет влияние на всех этих людей. Если он прикажет им сделать из нас компост, они только спросят, в какой яме и с какой щелочью.
Грир энергично закивал головой.
— Билли прав, Айк. С ним нужно покончить, пока его не развязали. Я готов на это. Уж лучше я совершу убийство, чем останусь здесь с этой черной бомбой замедленного действия.
— А как насчет этой дрезины во дворе? — спросил Айк у Арчи. — Она работает?
— Никогда не видел. Ты что, хочешь на ней добраться до самого Скагуэя?
— Но ведь дорога идет под откос.
Когда они вернулись назад, Гринер уже окончательно пришел в себя и, извиваясь, катался в разные стороны, как куколка, пытающаяся освободиться от своей оболочки. Билли не смог удержаться, чтобы не прошипеть на прощание — «Оледенение, тупица!», после чего, пригнувшись, они бросились во весь опор к дрезине. Прикованный к руке Билли чемоданчик тащился по земле и подпрыгивал.
Лежанка оказалась слишком громоздкой, чтобы ее можно было установить на дрезине — ручки неизбежно ударяли бы Билли по ногам и голове. Поэтому с ней пришлось распроститься и устроить Билли на деревянном полу головой вперед, так что он обхватывал обеими руками свой чемоданчик как подушку. Грир и Арчи Каллиган взялись за ручки, а Айк принялся толкать дрезину. Древний механизм высвободился из объятий оплетавшего его ягодника и, надрывно скрипя, двинулся по ржавым рельсам. Рассохшееся дерево трещало, подшипники стонали, но дрезина двигалась. Разогнав ее до скорости быстрого шага, Айк вскочил на платформу и ухватился за свою ручку. Дрезина со стоном остановилась, и ему пришлось снова спрыгивать и опять ее толкать. Дорога все еще шла с небольшим уклоном вверх между шершавых валунов. Основной путь начинался почти на самой вершине подъема. К этому моменту перед глазами Айка все уже плыло и кружилось. Но он вспрыгнул на платформу лишь тогда, когда убедился в том, что они набрали достаточно высокую скорость.
