Глава первая
Почти полтора месяца находились штрафники в пути на колесах. И только в двадцатых числах декабря наконец прибыли к месту назначения, в полосу действий Первого Белорусского фронта.
Выгружались ясным днем на тупиковой ветке, в лесу. Тупиком был лесозаготовительный склад. Штабеля заготовленной древесины высились по обе стороны железнодорожного полотна, образуя строгий коридор почти на всю длину состава.
За штабелями начинался смешанный лес. Величественные, принаряженные в белошапковые наряды ели соседствовали с белоствольными березами, клонившими долу обледеневшую головетвь. В лесу стояла нетронутая торжественная тишина.
Высыпав из вагонов, штрафники, наслаждаясь чистотой лесного воздуха, вытаптывали под штабелями снег, заводили огни. Спешили натаять и вскипятить воду в котелках. И вскоре костерки весело горели вдоль всего состава.
Люди грелись у огня, оживленно гомонили. Ничто не говорило о близости фронта, хотя передовая находилась в тридцати километрах от заготовительного пункта. Если бы не военная форма, могло показаться — массовый выезд горожан на природу в воскресный день. До того мирной и покойной была картина.
Распахнув шинель, Павел стоял в сторонке с Махтуровым и наблюдал за ординарцем и связными. Туманов с Богдановым собирали хворост, обдирали с лесин кору, а Тимчук колдовал над котелками. Невольное волнение владело им. Глядя на деловито снующих, беззаботно гомонящих солдат, он думал о том, что вот он, тот день, которого с таким нетерпением ждал каждый там, на переформировке, и совсем близок главный судный час, отсчет которого уже поделил их всех предопределением свыше на правых и виноватых, на тех, кому быть живым и оправданным, а кому — мертвым.
Но люди, похоже, этого еще не сознавали.
Внезапно он увидел, как все замерли в испуге, и как только он увидел это, сразу уловил нарастающий гул авиамоторов. Над кромкой леса вдоль железнодорожной ветки шла тройка юрких «мессеров».
— Воздух! Воздух! — понеслись вдоль состава заполошные разноголосые крики наблюдателей.
— Всем в лес! Рассредоточиться!
Солдаты бросились врассыпную, частью к проходам в штабелях, частью под вагоны состава. Кое-кто карабкался на верх штабелей на перепадах высоты, куда можно было взобраться. На бегу топтали и расшвыривали ногами костры и котелки.
Запоздало ударило с железнодорожной платформы зенитное орудие, но «мессеры» уже скрылись из виду.
— Пронесло. Если б заметили — наделали бы мяса, — хмурит свои кустистые брови Махтуров. Они с Колычевым как стояли, так и остались стоять на месте, сторожа удаляющийся гул моторов: развернутся «мессеры» на повторный заход или нет.
— Не скажи, — сомневается Павел. — Может, боезапас на исходе. Сейчас нашлют бомбардировщиков — начнется карусель.
Опасливо поглядывая на небо, возвращается к костеркам часть бойцов. Торопливо выискивают и собирают расшвырянные растоптанные котелки. Откуда-то из-за штабеля появляется неразлучная парочка связных. Отряхиваются от снега.
— Комедь, ротный, — сдерживая себя неловким, пристыженным смешком, сообщает Туманов. — Петрухин, ну, тот шпундик, что на ходу спит, как завидел самолеты, через штабель на брюхе сквозанул. Мордой по бревну пропахал. Всю щеку с носом снес. Теперь вроде как раненый. Представление об освобождении писать или как?
— На себя бы посмотрел, — не упускает момента поддеть напарника Богданов.
— Ну, а все-таки, ротный, как? Если до первой крови — значит, все, искупил?
— Пусть морду вытрет и никому на глаза не показывается. Как бы ему за этот подвиг в особняке членовредительство не выписали.
Следует команда затушить кострища и рассредоточиться вдоль железнодорожного полотна по краю леса.
Дотоптав костры, штрафники, собираемые командирами отделений и взводов, углубляются в лес и уже там, укрывшись под развесистыми кронами вековых елей, вновь заводят огни, кипятят воду, дожидаясь раздачи горячей котловой пищи.
Тревога Павла о том, что налетит бомбардировочная авиация, оказалась ложной. Ни «мессеры», ни «юнкерсы» над штрафниками больше не появлялись.
С горячей пищей в роты поступил приказ готовиться к ночному маршу. На семнадцать ноль-ноль назначалось предмаршевое батальонное построение.
Колычев обошел взводы, переговорил с младшими командирами и отдельными бойцами. Все время в пути он находился в напряжении, терзаясь чувством безотчетного беспокойства. Каждую минуту был готов к неприятностям, к тому, что должно произойти что-то неладное, как это происходило почти ежедневно в роте на переформировке. Никак не мог отделаться от предчувствия близкой беды или опасности.
Но вот дорога и все страхи позади, в роте полное благополучие: все бойцы до одного в строю, ни больных, ни проблемных. А все не верится, все сердце в тревоге жмется. Уж больно все гладко. Противоестественно это, когда в штрафной роте без происшествий. Даже на построение выходил, внутренне не раскрепостившись, хотя, казалось, неоткуда уж было взяться неожиданностям.
