Вечером в новом котле сделали кашу, сдобренную салом и кусками свежей свинины — заночевать решили на берегу, у корабля. Дочь Гуннара, помешивая в котле ложкой — единственный раз она согласилась готовить, обычно этим занимались Харальд или другой викинг в отряде, Эйнар — пересказала то, что услышала от купца. Речь торговца была сумбурной и долгой, но Хильдрид пересказывала ее очень недолго. По сути, все можно было свести к одной единственной фразе — Эйрик здесь, он теперь правит Нортимбраландом, а еще он принял христианство.
— Вот так так, — воскликнул Торстейн. — Он договорился с Адальстейном? Где это видано, чтоб Кровавая Секира думал?
Альв неодобрительно покосился на него, но промолчал.
— Иногда и ему приходится, — ответила Хильдрид. — Завтра же отправляемся на юг.
— Что нам делать на юге? Давай на север, Хиль, к Хакону. Пусть знает, что угрозы со стороны брата нет.
— Если б Эйрик набирал армию, стоило бы нестись в Нордвегр, предупреждать конунга. Но о чем его предупреждать сейчас? Что он может быть спокоен? Это подождет.
— Хакон хотел исполнить долг в отношении приемного отца, — прогудел Альв. — Сообщить ему, что он благополучен.
— Если Эйрик дал деру с Севера, думаю, подразумевается, что у Хакона все хорошо. Считаешь, конунг Британии умудрился договориться с Кровавой Секирой, не зная, что того турнули из Нордвегр?
— Оставь свое остроумие при себе, Харальд.
— А ты гуди потише, Альв, — вполголоса сказала дочь Гуннара. — Здесь, на берегу, немало людей Эйрика. Ни к чему им слышать имя конунга. Завтра снимаемся и идем на юг.
С ней больше никто не стал спорить. Здесь закон простой: не хочешь подчиняться вождю — уходи из дружины. В опасных ситуациях препирательства смерти подобны, это знал любой викинг.
Но к темноте на берегу Узы стало нервно не только Гуннарсдоттер. Остальные тоже скоро начали оглядываться, кто-то даже предложил сняться, на ночь глядя. Женщина отрицательно покачала головой и кивнула в сторону других кораблей, «ночевавших» на берегу — рядом с каждым горел один-два костра, там сидели воины и ели свой ужин.
— Согласись, если мы снимемся с места сейчас, это будет выглядеть очень странно. Внимания к себе лучше не привлекать.
Они спокойно переночевали под стенами Йорвика и наутро двинулись в путь — никто не попытался их задержать, никто не задавал вопросов. Хильдрид, сидевшая на корме, задумчиво рассматривала берега и селения, прячущиеся в густой зелени садов. Она прожила в южной Англии четыре полных года, видела немало саксонских сел, и могла сравнивать. Северные области казались куда уютнее и, пожалуй, именно потому, что селения в Денло и Нортимбраланде выглядели совсем как в Нордвегр. Здесь Гуннарсдоттер чувствовала себя как дома. Но жизнь вновь смотрела неласково — Нортимбраланд стал для нее так же опасен, как и Нордвегр в годы правления Эйрика.
Что ж... Не север Англии, так Нордвегр. Последнее, пожалуй, даже лучше. Едва шевеля рулевым веслом, женщина мечтательно смотрела в небо. Она думала о том, что теперь закончит порученное ей дело и вернется в Нордвегр вместе с сыном. Теперь, когда на севере правит Хакон, сын может вернуться и поселиться в родовом поместье, доставшемся от отца. А если вспомнить, что ему же будет принадлежать еще и соседнее поместье, Ранке[35], в котором отец Регнвальда, Бедвар, жил до того, как предъявил права на Ферверк, то Орму предстоит быть очень богатым человеком.
А она сможет поселиться с сыном. Или у дочери, которая вот-вот выйдет замуж за конунга. Или может ездить то туда, то сюда, пользуясь всеми возможностями комфортной жизни, и притом наслаждаться столь любимыми путешествиями по морю. Долго ли еще она сможет ходить на драккаре? Говорят, что женский век короток. Хильдрид усмехнулась, прикрывая лицо ладонью. А потом окликнула Харальда.
— Эй, весельчак! Может, сподобишься вернуть мне мои браслеты? Устье Узы уже из глаз скрылось.
— Слушай, ну зачем тебе браслеты? У тебя же таких много. А эти старые, потертые, — улыбался Харальд, ногой придвигая к себе сумку. — Оставь мне их на память, а?
— Чтоб тебе было легче рожать? — не принимая игры, хмуро ответила Хильдрид. — Давай возвращай, хитрец.
Викинги расхохотались. Скроив на лице недовольную физиономию, Харальд вернул Гуннарсдоттер ее украшения, и она с облегчением надела их на запястья.
Берег близ Хельсингьяпорта она встретила почти как старого знакомого. Своим домом его считать она не могла, и не собиралась, просто привыкла причаливать к этому берегу, подниматься к этим стенам, ночевать под этой крышей. Когда драккар ткнулся носом в гальку пляжа, и викинги перепрыгнули через планшир, подхватили корабль, она испытала облегчение. «Лосося» перенесли на руках на высокое место, и Хольгер подал Хильдрид руку, помогая спуститься на землю. Женщина с облегчением вздохнула.
На берегу, как всегда, работали люди — они собирали и тащили плавник, разгружали торговый корабль, судя по виду, пришедший откуда-то с юга, и на «Лосося», как всегда, покосились лишь вначале. Викинги были бичом Англии, их полосатые паруса наводили страх на все прибрежные селения. Но странно ожидать от северных воинов, что они на единственном корабле будут высаживаться с недобрыми намерениями близ одного из самых мощных бургов юга Британских островов. Раз высаживаются, значит, так надо.
Хильдрид полезла под палубу драккара и вытащила свои вещи. Порылась в сумке, но ни праздничной рубашки, ни красивого пояса не нашла. Покачала головой — привести себя в порядок перед встречей с конунгом Адальстейном никак не получалось. Женщина застегнула ремешки подкольчужника, натянула кольчугу и протянула руку за шлемом. Шлем, конечно, держал Альв — невыспавшийся и оттого хмурый больше, чем обычно.
Сперва отяжелевший от воды корабль подняли на камни повыше, а потом викинги Хильдрид, предводительствуемые женщиной-ярлом, стали подниматься по крутой тропке, громко именуемой дорогой. Они делали вид, что не обращают внимания на хмурые взгляды местных жителей, мнущихся на галечном пляже. К хмурым взглядам викинги привыкли, и сами не отдавали себе отчет в том, что под гнетом неприязни окружающих прижимались друг к другу плечами.
Хильдрид почувствовала себя свободнее, когда тропинка кончилась, перед глазами вместо камешков и пыльной земли развернулись щедрые луга, а в лицо ударил свежий ласковый ветер. Если бы не Нордвегр, родной Трандхейм и Хладир, в котором она выросла, близ которого училась ходить на кораблях, то, пожалуй, она искренне полюбила бы Хельсингьяпорт и области вокруг него. И сейчас, пожалуй, рада была вернуться туда, где провела несколько лет.
Но когда дочь Гуннара в сопровождении своих людей добралась до цитадели, ее ждала огромная неожиданность. Сперва ее изумили настороженные злые глаза стражников на воротах — воинов, которых она прекрасно знала, и которые должны были помнить ее, и молчание англичан во дворе. Все они стояли и смотрели на своих недавних соратников. В какой-то момент Хильдрид даже захотелось шагнуть назад, а может, даже броситься на берег, к своему кораблю, но на глазах у викингов это было просто невозможно.
