— Он труп, — сказала я.
— Мы увидели, что на дороге что-то лежит, — сказала Клемми. — Но когда вышли из машины, там уже ничего не было.
— Засада.
Она бросила на меня недоверчивый взгляд, словно меня следовало бояться больше, чем чего-либо за дверцами машины.
— Эвангелина?
— Говорю, твой друг уже мертв. Поехали отсюда.
Слева в нескольких футах от шоссе маячил склеп. В нескольких ярдах за ним начинался еловый лес.
— Он где-то тут, — сказала я. — Я его чувствую.
— Кто? Твой информатор? Тот тип из гостиницы? Это он с тобой так обошелся?
Тут я вспомнила, что они встречались, если это можно было назвать знакомством. Они словно знали друг друга. Клемми ждала ответа, но я не могла его дать. Мне казалось, меня вот-вот стошнит.
— Клемми, — выдавила я, и мои пальцы непроизвольно сжались на рукояти ножа.
— Если ты его имеешь в виду, то его тут нет. Уехал. Я видела его сегодня в Брасове. Водитель повез его на юг, в сторону Бухареста. Вот почему я здесь.
Потрясенная, я повернулась к ней, всем своим существом ощущая важность этих слов.
— Бухареста?
Торгу направляется в международный аэропорт!
Не успела она ответить, как из-за елей выступили черные тени. В мгновение ока они оказались возле машины, и одна ужасная гибкая рука просунулась в окно и схватила Клемми за волосы.
— Иисус! — взвизгнула она.
— Вуркулаки! — заорала я и вонзила в руку нож.
Клемми вдавила педаль газа, и машина рванула с места.
Рука исчезла. Мы проехали пятьдесят ярдов и едва не сбили человека — вероятно, Тодда, который вышел на свет фар, зажимая руками горло, по переду его красной фланелевой рубашки бежала черная жидкость. Он, казалось, едва нас видел. Клемми ударила по тормозам.
— Боже! — услышала я ее шепот. — О нет! — Она потянулась взять меня за руку.
— Его уже не спасти, — сказала я. — Нужно ехать сейчас же, не то станем следующими.
Рот Клемми раззявился черной дырой на белом лице, секунду спустя из него вырвался нутряной хрип горя. Но с меня было довольно. Каждая жилка в моем теле зазвенела желанием жить. Перегнувшись через Клемми, я подняла стекло. Блестящие глаза Тодда расширились последним удивлением, на шее у него раскрылся второй рот: мало кто сочтет карьерным ростом роль ритуальной жертвы. В голове у меня мелькнули слова Торгу, что кровь жертвы позволяет говорить с умершими, вот только если верить Клемми, Торгу тут больше нет, а значит, Тодд — бессмысленная добыча войны.
По обе стороны от него на свет вышли братья-греки. Темные глаза горели огнем, длинные черные волосы шевелились на ветру. Их руки обняли Тодда, как обнимали норвежца. Клемми пискнула. Из угла рта у Тодда потекла струйка крови. Пара рук утянула его в темноту. Двое мужчин жестами приказали мне выйти из машины. Я замахнулась ножом, и, увидев его, они улыбнулись. Они знали его назначение и выхватили собственные ножи, которые блеснули в свете фар. Клемми приняла решение. Она перевела рычаг в нейтральное положение и вдавила педаль газа. Мотор взревел. В нос мне ударил запах гари. Она собиралась их переехать. Я с силой вонзила ногти в ее запястье.
— Не получится!
— Убери от меня руки! — заорала она.
Вуркулаки прыгнули на машину. Один приземлился на капот, другой врезал рукоятью ножа по окну с моей стороны, разбив стекло. Клемми включила передачу и погнала автомобиль на мужчину, скорчившегося над более темной фигурой на земле, над Тоддом.
— Во имя Твое, — бормотала она, — я молю о прощении.
Она снова переключила передачу, и бампер, ударив встающего мужчину под дых, отбросил его в темноту. Толчок сбросил грека с капота. Мы услышали тошнотворный хлюп безжизненного тела под колесами, последнее надругательство над ее другом. Клемми резко затормозила, машину занесло, и она резко переключилась на заднюю передачу. Она не собиралась останавливаться. В моем окне возникло перекошенное от ярости лицо одного из Вуркулаков. В красном свете задних фар я увидела третьего. «Всего трое, — подумала я. — Не больше». Задним бампером Клемми врезала стоявшему за нами, и я слышала внушительный «ух». Она бросила машину вперед, и, оглянувшись, я уловила в заднем окне молниеносное движение: троица не отступала, их лица были белы, как отсутствующая луна, глаза черны, ножи вытянуты, как когти. Мне показалось, я услышала взметающийся к звездам пронзительный вой. Братьев никакой машиной не переехать.
28
Когда черные тени остались позади, Клемми сказала:
— Пожалуйста, объясни, что происходит.
По ее лицу катились слезы. Она ловила ртом воздух, словно в ней нарастала паника.
— Рано, — отозвалась я. — Сперва вывези нас отсюда.
— Они были… они?.. — Она не смогла закончить, но я и так поняла, о чем она спрашивает.
— Не знаю, что они такое.
Она резко вывернула руль вправо, объезжая свесившуюся на дорогу березу.
— Вот, — сказала она и, пошарив на заднем сиденье, достала рюкзак. — Одежда.
Я едва не расплакалась от благодарности. Растянув шнурок, я вытащила и натянула водолазку и джинсы. Раздевалась я прямо перед ней, и она не сводила с меня глаз, пока я заталкивала свое тряпье и лифчик в ее рюкзак.
— Что у нас с бензином?
— На исходе.
Мотор взревел, когда машина начала карабкаться на склон под нависшими деревьями.
— Ну и пусть. Уедем от них, насколько сможем, — сказала я.
Она кивнула — но слишком поспешно. Ее страх ощутимо заполнял салон «BMW». В рулевое колесо она вцепилась так, словно это ветка чахлого деревца на отвесной скале.
— Тут должен быть горнолыжный курорт, — сказала я, проводя рукой по джинсам, по водолазке, впервые ощущая связь между моими чувствами и чем-то сродни реальному миру. Что, черт побери, она обо мне подумает?
Клемми опять кивнула.
— Мы там заночуем.
— Нет. Он только этого и ждет. Вывези нас из этих гор.
— Я же тебе сказала. Он уехал.
Печка в машине работала на полную мощность, но изнутри я холодела. Обхватив себя руками, я испытала внезапный прилив тяжести и услышала собственный голос.
— Не останавливайся. Пожалуйста. — Я перекатилась на бок. — Прости.
— Уже прощена, — раздалось в ответ.
Я проснулась. Машина остановилась, передо мной маячили балки похожих на швейцарские шале домиков. Клемми нигде не было видно. Я вскрикнула, и ее голова тут же возникла в окне сзади за водительским сиденьем.
— Расслабься. Я спрашиваю дорогу.
Было очень темно. Звезды потускнели. Оставив меня, она прошла несколько шагов к мужчине в мятой шапке и с палкой в левой руке. Выглядел он пастухом, и я не могла поверить, что он хотя бы два слова знает по-английски. Я обернулась взглянуть на угрюмый лес за задним стеклом. Отсюда видна была дорога, по которой мы приехали — растрескавшееся шоссе карабкалось по одетым ночью склонам над горнолыжным курортом. В любую минуту из-за этих диких деревьев могут появиться бледные братья. Положив руку себе на запястье, я поискала пульс. Сердце у меня спотыкалось и частило. Я вспомнила про пакетик орешков в сумочке у моих ног, и я едва не порвала ее в спешке. Найдя пакетик, я с силой дернула за угол, и орешки рассыпались по салону. Собирая с пола, я заталкивала их в рот, давя тошнотворный голод.
