Вскоре скунс и ёж присоединились к Лисёне, наблюдавшей за людьми.
– Что новенького? – поинтересовался Колючий.
– Ровным счётом ничего, – зевая, проговорила лиса. – Продрыхли всю ночь в машине, теперь вылезли, разминаются, пробуют зажечь костёр, только не получается – дрова-то сырые. Зябнут. Плохо всё-таки без шерсти. Главный, вон, как ваш австралиец. Молотит кулаками направо и налево, прыгает козлом и дышит, будто паровоз. А подчинённые хлопочут. Вот и всё.
– Негусто, – кивнул ёж.
– А они что, всё время в машине спят? – спросил Сэм.
– Нет, – ответила Лисёна. – Палатку залило, вот они и переползли в авто. А зачем это вам?
– Для полноты картины, – невинно заявил Колючий.
– Надеюсь, ты помнишь слова Михайлы Ломоносыча? – Рыжая прищурилась. – Только наблюдаем!
– Сто пудов, Василиса, – поспешно заверил её шпанёнок. – Правда, Парфюмер?
– Без вариантов, – важно подтвердил скунс.
– Тогда последите часик за меня, а я метнусь к Ломоносычу, с докладом.
Шкодники переглянулись. Затем синхронно кивнули, мол, замётано.
Лисёна побежала к Михайле. Она не удержалась – сделала крюк, заскочила поглядеть на гамбургского петушка. Петер прогуливался между соснами и пировал – влага, выпавшая во время грозы, впиталась в землю, выгнав наружу толстых дождевых червей. Рыжая хищница облизнулась, прикрыла глаза. Перед её мысленным взором возник другой пир – пир на двоих.
– Только я и Петер, – прошептала лиса. – Мой сладкоголосый обед.
– О, привет, Лисёна! – раздался сзади голос Гуру Кена.
Рыжая вздрогнула, обернулась, притворно улыбаясь:
– Доброе утречко, боксёр! Как спалось?
– Ужасно. Хуже этой ночи у меня ещё не было. Разве что та, когда нам пришлось сбежать из… – Кенгуру вовремя осёкся, понимая, что чуть не выболтал тайну.
Правда, он тут же вспомнил: лиса знает правду! Недаром же она их шантажирует!
А хитрая бестия, легка на помине, завела речь об очередной «услуге»:
– Я нынче мокла под открытым небом и думала: «Василиса, отчего же ты всё время в одиночку ходишь в дозоры да бегаешь с поручениями? Есть же вокруг добрые, старательные соседи, которые с радостью разделят с тобой эти почётные обязанности. Не попросить ли тебе господ иностранцев о помощи?» Так вот, Гуру, я не сомневаюсь, что ты мог бы посоветовать нашему губернатору заморскую новинку – дежурство по очереди. А на роль патрульных вполне подошли бы четверо замечательных послов из-за бугра. Как тебе такой расклад?
– Мне нужно посоветоваться с друзьями, – промямлил кенгуру.
– Советуйся-советуйся да не затягивай, – в елейном голоске Лисёны проступила угроза. – Я натура болтливая, голова у меня дырявая, могу и лишнего наговорить… Сейчас к Михайле бегу, доклад несу. Слово за слово, сам понимаешь…
– Не торопись, пожалуйста, – попросил австралиец. – Я же действительно не могу принять решение за всех.
– Мне будет чертовски трудно, но я потерплю, – жеманно сказала Лисёна и убежала.
Гуру Кен лукавил насчёт того, что не может решать за всех. К сегодняшнему дню он был готов взять на себя любую ответственность. Просто ему требовалось время.
К шалашу кенгуру не пошёл, ведь там Эм Си Ман-Кей вновь возился со своей рэп-бандой. Боксёр углубился в лес, чтобы не слышать зарифмованных жалоб:
Белочка я, ма… Я – маленькая белочка.
В тамбовском рэпе я первая девочка.
Водиться с Эм Си мне мама не велит.
«Он не наш, не местный, – она говорит. —
Пой частушки, детка, или песни-страдания.
Не ходи к иностранцам теперь в наказание».
Тук-тук! Кто тут? Тут я – бурундук.
Я отъелся, йо, и стал квадратным, как сундук.
Буду, буду рэп читать. Рэп читать буду, буду!
И банду нашу дружную вовек я не забуду,
хотя папаша запретил мне самовыражаться
в речитативе. Но я стану сражаться
за рэп во всём мире.
Я не вор, не вор, не вор, а ворон я.
Мне запрещает рэповать вся моя родня.
«Кар! – говорят они. – Кар! Как не стыдно!
Нам, – говорят они, – о, очень обидно,
что сын из воронят, кар, тарахтит-картавит
и наши идеалы, кар, ни во что не ставит».
Но я встал на крыло, йо! Я уже окреп!
Буду, буду дуть в дуду и буду читать рэп.
Другой бы на месте Эм Си задумался, забеспокоился насчёт назревающего скандала с родителями членов новой группировки, однако шимпанзе полагал, что здесь, в российском лесу, культура ухода детей в рэп-движение ничуть не отличается от английской или американской.
Ритмичные вопли белочки, бурундука и воронёнка давно не тревожили ушей Гуру Кена. Он неспешно гулял, раздумывая над проблемой Лисёны. Конечно, она хотела дать себе отдых да воспользоваться наконец возможностью получить хоть что-нибудь с проболтавшихся лжепослов, потому и затеяла разговор о подменах и дежурствах. Но только ли это беспокоило хитроумную рыжую головку? К чему странная слежка за Петером, во время которой Гуру и спугнул лису? «Сдаётся мне, она хочет полакомиться петушатиной из Гамбурга, – решил австралиец. – Мы можем уговорить Михайлу принять нашу якобы бескорыстную помощь, но пусть он сделает дежурства парными, чтобы Петер не остался в ночном лесу один на один с Лисёной. Это как бы тактика поединка. Займёмся стратегией. Нужна полная и безоговорочная победа над шантажисткой. Есть два пути: либо скомпрометировать хитрую, выставить её информацию бредом, либо просто признаться Михайле в том, что мы артисты».
– Так-то, Гуру, – боксёр продолжил размышления вслух. – Как ни крути, получается выбор между ложью и правдой. И я выбираю правду, а дальше – будь что будет!
В уме кенгуру всё встало на свои места, с души был снят груз, и австралийцу вдруг стало так хорошо, как давно не случалось.
Светило жаркое июльское солнце, от нагревающейся земли поднималась знойная влага, а Гуру Кен грациозно двигался в этой тёплой гармонии, дышал чистейшим воздухом и жмурился от накатившего счастья.
– Ёшкин свет, кенгура!!!
Австралиец открыл глаза и узрел перед собой ошалевшего лесника Прохора и остервенело жмущего на кнопку фотоаппарата корреспондента Гришечкина.
Гуру состроил гримасу ничуть не умнее, чем лицо лесника, растопырил уши сильней, чем журналист, и стартанул обратно, подальше от людей. Разумеется, бывший циркач не боялся людей как явления, просто очень уж неожиданно они появились.
– Ату его! – весело закричал опомнившийся Прохор. – Ну, мил-человек, запечатлел кенгуру свою?
Павел не ответил.
Лесник скосил взгляд на спутника.
Журналист безмолвно плакал, стуча себя кулаком в лоб и тряся камерой.
