Выходит, все эти годы она вообще не слышала ни одной песни?
А когда она в последний раз слушала музыку? Ну да, ну да…
Ей стало страшно. И заболела голова. Она прижала ладонь к виску и нетерпеливо загудела, с силой надавив на кнопку. Седан не сдвинулся с места. Диана дала газ и вывернула руль вправо, кажется, круче, чем требовалось, но ей не терпелось вырваться: сердце колотилось и руки дрожали. Мини-вэн грузно залез на бордюр и накренился, приминая шинами траву, и из-под колес фонтаном брызнули черно-зеленые комья.
Девочки продолжали голосить. Проезжая мимо седана, Диана еще раз нажала на гудок и бросила на водителя гневный взгляд.
Это была пожилая женщина. И она бесстрастно смотрела на Диану.
На ней была шляпка с кружевной вуалью, прикрепленная к волосам длинной булавкой, и Диане стало стыдно. Старуха выглядела серьезной и мудрой. Посмотрев в боковое зеркало, Диана увидела, что старуха вышла из машины.
Зачем?
Кажется, она оперлась на трость и что-то делает.
Машет ей?
Пытается ее вернуть?
Может, ей нужна помощь?
Или это она гневно грозит кулаком?
Старуха с седаном остались позади, но в зеркале заднего вида Диана сумела разглядеть платье из набивного хлопка, длинную нитку крупного жемчуга и маленькую горжетку из лисы. Плюс эта чудная шляпка…
Элеонора Рузвельт.
Это Элеонора Рузвельт, поняла Диана, проезжая по проспекту Рузвельта. Девочки на заднем сиденье продолжали петь.
После школы они пошли прогуляться.
Стоял один из последних теплых осенних дней. Октябрь. За оранжевыми листьями чернели ветки деревьев, словно прорисованные углем. В воздухе ощущался аромат гниения. Трава под деревьями была усыпана кислыми дикими яблоками, и над их сочной мякотью деловито вились и жужжали пчелы. Мимо, энергично крутя педали, ехал на красном велосипеде профессор с седой бородкой. Он улыбнулся и приветливо кивнул девочкам, а они кокетливо засмеялись в ответ.
— Мне надо кое-что тебе рассказать, — неуверенно произнесла одна.
Вторая испугалась. Ей и в голову не приходило, что между ними могут оставаться тайны. Они ведь виделись каждый день — по дороге в школу и после школы, да еще по вечерам болтали по телефону. Они никогда ничего не скрывали друг от друга.
— Ты про что? — спросила она.
Вторая набрала в грудь побольше воздуха:
— Нейт Уитт пригласил меня на свидание.
У них за спиной послышались торопливые шаги. Девочки быстро обернулись — это был почтальон. Молодой, красивый, с черными курчавыми волосами и темными глазами. Похоже, кубинец или, может, пуэрториканец.
— Извините, — с улыбкой проговорил он, обходя девочек. От него пахнуло сигаретами и лосьоном после бритья.
— Его зовут Рэндалл.
— Откуда ты знаешь?
Подруга пожала плечами:
— Сама спросила. Давно, еще в детстве.
Они смотрели, как он поднимается по ступенькам белоснежного дома — им обеим хотелось бы жить в таком: старинные безделушки, деревянные полы, крыльцо с двумя пустыми ивовыми качалками. В небольшом садике несколько клумб с ромашками, и черная бабочка поднимается с цветочных головок и перелетает в соседний сад.
Почтальон поднимался по ступенькам, когда на крыльцо вышла симпатичная блондинка.
— Привет, Рэндалл. — Она забрала у него светло-коричневый конверт. — Спасибо.
Одна из подруг потрясла головой, вспомнив только что услышанную новость:
— Нейт Уитт пригласил тебя на свидание?
— Точно.
— О господи! Когда? И почему ты мне не рассказала? — Она уже воинственно подбоченилась, готовая разозлиться и затеять ссору.
— Сама не знаю. Я… Ты что, ревнуешь?
— Черт, а ты как думала? Конечно ревную. — Но ее глаза излучали такое неистовое сияние, что было ясно, что она искренне рада за подругу.
На лужайке показался почтальон. Перебираясь через неглубокую канаву, разделявшую два участка, он насвистывал песню, которую девочки слышали по радио и пели сами.
— Ладно, предательница. И куда же ты собираешься пойти с Нейтом Уиттом?
Диана взялась за ручку задней двери и выпустила девочек из машины.
Они, смеясь, спрыгнули на землю.
— Девочки! — испуганно закричала Диана: не глядя по сторонам, они уже неслись через всю парковку. Девочки оглянулись на ее крик, и Эмма, приглашающе махнув матери рукой, побежала дальше.
Диана повесила сумочку на плечо и двинулась за ними.
Только десять утра, а уже жарко. Солнце щедро заливало все вокруг расплавленным золотом. Мамаши, прибывшие вместе с сестрой Беатрис, стояли у билетной будки, с трудом скрывая раздражение. Странно, поразилась Диана, она ведь ехала прямо из школы, нигде не задерживаясь, если не считать остановки из-за седана. Как же остальные ухитрились добраться до зоопарка так скоро?
— Вот. — Сестра Беатрис протянула Диане четыре билета. — Это ваши.
Диана взяла билеты и раздала девочкам. Те ничего не сказали и мимо одноклассников с мамашами бросились к воротам.
Диана последовала за ними.
Ворота в зоопарк — из кованого чугуна, с прутьями, увенчанными пиками, — выглядели старинными. На входе Диану остановил за руку уродливый коротышка:
— Ваш билет.
Она протянула ему билет, и он разорвал его пополам.
— Спасибо, — поблагодарила Диана.
С дерева на берегу утиного пруда раздался птичий гогот. Диана подняла голову, но не увидела ничего, кроме листвы. От нее повеяло тем самым запахом спермы, который она уловила возле колледжа, только теперь он смешивался с ароматами зоопарка — опилок, удобрения, мокрых перьев, шерсти. Наверное, так должно пахнуть в раю, подумала Диана.
— Желаю приятного отдыха, — сказал коротышка, возвращая билет.
В его голосе слышался оттенок сарказма.
Диана огляделась по сторонам — девочки как сквозь землю провалились. Очевидно, убежали вперед. Кажется, на тропинке, ведущей к обезьяннику, мелькнула фигурка Эммы. Кричать бесполезно — все равно не услышат, и Диана поспешила вдогонку.
Когда ей было столько лет, сколько сейчас Эмме, Диана тоже ходила в зоопарк с одноклассниками. Иногда ее водила сюда мама. А по воскресеньям — отец, но это когда она была совсем малявка. Однажды отец пришел в зоопарк с подружкой, молодой женщиной лет двадцати четырех, которая претендовала на роль ее мачехи. Явилась на, так сказать, генеральную репетицию. Диана не протестовала. Держала ее за руку, просила закрепить заколку, которая все время норовила сползти с волос.
