Людка Зыбина перегнулась через стол и шепотом спросила у Трубникова:
— Женька, ты когда в последний раз видел Димана? Я слышала, на него покушались в больнице.
— Было дело. Обстреляли его кровать, — ответил Трубников, подавив улыбку. — Ты думаешь, почему он не пришел выразить соболезнование? Опасается террористов.
Зыбина не заметила иронии, а если заметила, то поняла по-своему. Трубников знал, что Колесников несколько лет жил с Зыбиной в гражданском браке. Потом они разбежались, но Людка продолжала питать к нему нежнейшие чувства и время от времени наведываться к бывшему сожителю.
— Сто лет его не видела, — мечтательно вздохнула она и потянулась к компоту.
— Так сходи к нему! Чего зря языком молоть? — посоветовал Трубников, думая о своем.
— Рада бы сходить, да не приглашает. Он, говорят, переехал в новую квартиру на Ленинский проспект.
— Позвони и спроси адрес.
— Откуда у меня телефон?
Трубников перестал жевать и внимательно всмотрелся в подругу.
— Ты не знаешь его телефона?
— Нет, — хлопнула глазами Зыбина. — Если ты знаешь, дай!
Трубников покосился на сидящую рядом супругу, целомудренно вкушающую поминальный пирог, и произнес как можно громче:
— Вот Настя знает телефон Колесникова. Спроси у нее.
Жена подняла на Зыбину невинные глаза и как ни в чем не бывало ответила с пирогом во рту:
— У меня записано в записной книжке. Позвони нам как-нибудь. Я тебе продиктую.
После этого уже никакой кусок не лез в горло Трубникову. Он ждал и не мог дождаться, когда закончится поминальная трапеза и все наконец выйдут из-за стола. Но никто выходить не спешил. Тогда Трубников, выбрав минуту, когда стало особенно шумно, наклонился к жене и прошептал со зловещим свистом:
— Что же ты обманываешь, дорогая? Говорила, что телефон Димана дала тебе Зыбина, а она и знать ничего не знает.
Жена недоуменно посмотрела на мужа, потом, как будто что-то вспомнив, наклонилась к подруге и спросила:
— Людка, разве не ты мне дала телефон Колесникова?
— Нет! — вытаращила глаза Зыбина.
— Тогда кто же дал? — призадумалась Настя, но, так и не вспомнив, махнула рукой. — Значит, кто-то другой.
— Кто же? — полушепотом напирал Трубников, не сводя с нее глаз.
— Не помню! Потом вспомню, дома. И перестань шептать мне в ухо. Неудобно.
После поминок Зыбина попросила Трубниковых подбросить ее до метро.
— После того как Олег повозился в моторе, мой «Москвич» совсем перестал фурычить. Он и без того дышал на ладан… Царство ему небесное!
— Олег? Когда он успел повозиться? — вяло поинтересовался Трубников, думая о жене.
— Да вот, с месяц назад, когда Маргулины приезжали ко мне в гости. В тот день мы еще попали в заваруху на Белорусском вокзале. Как раз там в метро что-то взорвали, и нас загребли в свидетели.
— Вас втроем? — удивился Евгений, усаживаясь за руль.
— Почему втроем? Вдвоем! — засмеялась Зыбина, располагаясь с ним впереди. — Марго уехала раньше.
— Минуточку, — насторожился Трубников. — Откуда она уехала раньше?
— От меня! — подмигнула Зыбина, удивляясь тугоухости чужого мужа. — Мы сначала сидели тихо, мирно, спокойно. Пили кофе, слушали музыку. Вдруг Марго посмотрела на часы и закричала, как резаная: «Ой, я забыла, мне нужно к зубному». И удрала, оставив меня со своим мужем наедине. Пусть земля ему будет пухом.
— И ты, конечно, воспользовалось правом одинокой женщины, — хихикнула с заднего сиденья жена.
— Каким правом? Сидели как пришибленные. Марго смылась так поспешно, что мы растерялись. Ну, из вежливости, конечно, сидим, пьем кофе. Потом Олег чего-то засуетился, засобирался. Я говорю: «Да сиди ты», а он: «Нет, пора домой. Завтра на работу». А времени-то еще и шести не было. Ну, он мне и говорит: «Людка, отвези меня до “Речного вокзала”. Ненавижу ездить в метро. Хочешь, сам поведу машину». Ну, я, добрая душа, говорю: «Нет проблем». А потом свою доброту две недели проклинала.
— Ну-ну, мы слушаем! — подбодрил Трубников, выруливая на трассу. — В аварию попали, что ли?
— Хуже! В катастрофу! Словом, Олежка сел за руль и погнал зачем-то через Белорусский вокзал. Сказал, что на секунду заскочит кое-куда. Остановился у вокзала, взял пакет и смылся. Потом возвращается…
— Без пакета?
— Естественно.
— А что было в пакете?
— Откуда я знаю? Коробка какая-то. Словом, возвращается и говорит: «У тебя клапана стучат. Я посмотрю». Открывает капот и начинает копаться. И вдруг под землей как шарахнет. Ну, тут паника, народ бежит из метро. Машины сразу улепетывают. Кому охота в свидетели попадать? Потом фиг отмажешься. А Олег стоит, как теленок, и озирается. Я говорю: «Прыгай скорей и мотаем. Я паспорт не взяла». А он: «Я очиститель отвернул». Ну, и достоялись. Подходят два мента, делают под козырек: «Ваш паспорт, молодой человек!» Он показывает паспорт и кивает на меня: «Это моя жена. Она паспорт дома оставила». Ну, менты расспрашивать о том о сем: что видели, что слышали? Другой бы сказал, ничего не видел, ничего не слышал, а Олежка понес, да так, что они едва успевали записывать. Менты протокол составили, мы расписались, я — за Марго, поскольку жена. И только после этого нас отпустили. Как отпустили, у меня от сердца отлегло. Я уже приготовилась провести ночь в обезьяннике…
— Как была одета Маринка? — грубо перебил Трубников.
Зыбина удивленно скосила глаза на водителя и фыркнула:
— А я помню? В белый шубон, кажется. И еще в бордовую кепку с полуметровым козырьком. Юбон на ней еще был плиссированный, зашибательский…
Зыбина говорила что-то еще, но Трубников больше не слушал. Он гнал машину по трассе, и в висках упрямо стучало: «Значит, все-таки Марго. Значит, все-таки она…»
41
В тот вечер Трубников не решился позвонить Маргулиной. Как-никак только что с похорон. Нужно было дать ей время немного прийти в себя. Трубников решил выждать три дня, а потом все-таки поговорить. Но за день до этого ему приснился престранный сон.
Собственно, странного ничего не было. Трубников снова сидел в своем одиноком доме и ждал Настю. За окном было черно, стрелки часов показывали полночь. На душе, как всегда, тревога. Бедняга, по обыкновению, обзванивал своих знакомых и подруг жены, но, в отличие от предыдущих снов, ему с готовностью отвечали на звонки. Правда, все говорили одно и то же, что Насти у них нет и где она, неизвестно. И тогда Трубников решил позвонить Зыбиной.
Когда на том конце провода подняли трубку, Трубников услышал веселую музыку, пьяный гогот и разнузданную французскую речь. Французская речь у Трубникова всегда ассоциировалось с чем-то светским и изысканным, но в данный момент она была именно разнузданной, точно доносилась из какого-то грязного притона.
