Наверное, человек, едущий в полицейской машине на опознание, должен был бы нервничать, но я странным образом оставался спокоен.
Дороги были свободны, поэтому до Нью-Джерси мы добрались всего за час с небольшим. Я ожидал, что меня будет ждать Бэрроуз, но он так и не появился. Меня провели в комнату, где сидели двое. Один из них был похож на пьяного бомжа, другой — типичный парняга из Нью-Джерси, в рваной джинсовой куртке, с кое-как подстриженной бородкой и разжеванной зубочисткой, свисавшей из угла рта.
Мы просидели там не меньше четверти часа. Я начал терять терпение. Наконец женщина в полицейской форме велела нам снять пиджаки. Она спросила, есть ли у меня что-нибудь под рубашкой. Я ответил, что на мне майка, тогда она попросила меня снять еще галстук и рубашку.
Женщина провела нас в комнату, где ждали еще двое в майках. Одному было на вид около шестидесяти, другому — не больше двадцати. Единственное, что нас объединяло, было то, что все мы были белые. Из всех присутствующих я один производил впечатление человека, зарабатывающего себе на жизнь и у которого не было какой-нибудь болезни.
Женщина-полицейский попросила нас выстроиться в линейку, руки по швам, перед большим зеркалом. Она велела придать лицам «естественное выражение», держать головы прямо, а глаза открытыми.
Примерно через полминуты она вернулась с пятью парами солнцезащитных очков. Они не были похожи на те, которые были на мне в ночь убийства, но сам факт, что полиции известна эта подробность, пугал.
— Сейчас наденьте очки и смотрите прямо перед собой.
Я надел очки — они были мне маловаты — и попытался изобразить «естественное выражение». Примерно через минуту женщина вернулась и сказала:
— Это всё. — И выпроводила нас из комнаты.
Я надел рубашку, галстук и пиджак. Четверо других разговаривали между собой, но я держался особняком. Мужчина в костюме — с виду он был похож на детектива, но раньше я его не видел — вошел в комнату и попросил меня следовать за ним.
Идя за ним по коридору, я все думал, неужели всё. Не знаю почему, но именно сейчас перспектива ареста показалась мне реальней, чем когда-либо. Я представил себе, как при словах «Вы арестованы» я упаду на пол и заплачу как дитя.
Мужчина провел меня в помещение для допросов, где за столом сидели детективы Бэрроуз и Фримонт. Бэрроуз предложил мне сесть, но я остался стоять.
— Итак, что происходит? — спросил я, мысленно готовясь к худшему.
— Пока садитесь, — сказал Бэрроуз.
— Так опознал меня ваш свидетель или нет?
— Садитесь, мистер Сегал.
Пару секунд я колебался, потом все-таки сел.
— Отвечая на ваш вопрос, — сказал Бэрроуз, — нет, свидетель не смог опознать вас.
— Тогда отвезите меня обратно в Манхэттен.
— Боюсь, это не означает, что с вас снято подозрение, — продолжал Бэрроуз. — Нам известно, что вы солгали нам про свое алиби.
— Что вы хотите сказать?
— В «Старой Стойке» установлены видеокамеры. Мы проверили пленку и теперь можем с точностью утверждать, что вас в тот вечер в баре не было.
Я почувствовал ловушку.
— Здесь, наверное, какая-то ошибка, — возразил я, — потому что в тот вечер я там был. Я говорю правду.
— Ошибка исключена, — отрезал Бэрроуз. — Мы внимательнейшим образом просмотрели запись и можем утверждать: вас там не было. Ну так что же, вы расскажете нам, что на самом деле произошло в тот вечер?
— Я уже сказал вам, где был, — сказал я. — Честно говоря, я ничего не понимаю. Вы говорили с барменами?
— Да, с барменами мы говорили.
— Ну и что же? Кто-нибудь из них узнал меня?
— Двое. Они сказали, что за последние пару недель вы несколько раз появлялись у них, но сказать наверняка, были ли вы там в тот вечер, они не могут.
— Это уже не моя проблема.
— Нет, это как раз ваша проблема, — сказал Бэрроуз, — потому что мы-то точно знаем, что вас в баре не было.
— Нет, я там был, — продолжал настаивать я.
— Послушайте, — сказал Бэрроуз, — тут возможны два пути. Вы признаётесь, что убили Майкла Рудника, и вам, возможно, выносят более мягкий приговор. Или вы усложняете нам работу и тогда садитесь пожизненно. Вам выбирать.
— Это просто смешно, — ответил я. — Вы приходите ко мне домой, поднимаете шум и ставите меня в дурацкое положение перед моей женой. Потом вы заявляетесь в фирму, где я работаю, и ставите меня в еще более дурацкое положение. А теперь вы выдергиваете меня в ваш долбаный Нью-Джерси для какого-то бессмысленного опознания, в день, на который у меня запланировано масса дел! Следует также учесть, что у вас нет абсолютно никаких доказательств моей причастности к этому делу. Знаете, я думаю, мне все-таки придется прибегнуть к услугам адвоката и подать иск. Подозреваю, что местные газеты с удовольствием ухватятся за сюжет о том, как ваше ведомство преследует невинных людей.
— Пенис Майкла Рудника был фактически отрезан, — сухо заметил Бэрроуз.
— Ну и что? Какое это имеет значение?
— Попытка лишить человека пениса — довольно странный способ убийства, — продолжил Бэрроуз. — За исключением случаев, когда убийца подвергся сексуальному надругательству со стороны жертвы.
— Я уже говорил вам, в тот вечер я был в баре.
— А чем вы объясните, что вас нет на видеопленке?
— Тем, что никакой видеопленки не существует. Вы пытаетесь меня подставить, а между тем к этой истории я не имею ни малейшего отношения.
Минут двадцать Бэрроуз и Фримонт продолжали перекрестный допрос. Они пытались пробить дыру в моем алиби, заставить меня признать, что в ту пятницу я не был в «Старой Стойке». Им удалось раскопать, что в тот вечер на четыре у меня была назначена несуществующая встреча, я же объяснял, что эта встреча в моем рабочем расписании — «чистейшая случайность». Они заставили повторить им то, что я уже однажды говорил: когда я ушел с работы, сколько времени провел в баре и когда вернулся домой. Я ни на шаг не отступал от своих слов, и они мало-помалу сдались. Стало очевидно, что, не имея серьезных доказательств, они не могут больше меня задерживать. Бэрроуз проводил меня до входной двери, заверив, что, «как только машина освободится», меня сразу же отвезут назад в Манхэттен.
Ждать пришлось больше часа. Это дало мне достаточно времени поразмыслить о том, кто мог быть этот свидетель. Бэрроуз обмолвился, что «платформа была слабо освещена», значит, этот человек видел меня либо когда я выходил из поезда на Принстон-Джанкшн, либо в тот момент, когда я ждал поезд в Нью-Йорк. Бэрроуз говорил о свидетеле «он», значит, это не могла быть женщина с противоположной платформы, которая мне улыбалась. Я вспомнил, как на лестнице, ведущей к поездам, я обогнал мужчину в деловом костюме, потом было еще несколько человек на скамейке. Один из них и мог быть этим свидетелем, но я решил, что все это не важно. Если какой-то тип в тот вечер и видел меня на платформе, он вряд ли смог как следует меня рассмотреть, иначе уже рассказал бы полиции, что у меня были светлые волосы.
