не вы ли это вчера вечером в огороде нашему деду Фире глаз подбили?
Боцман поглядел на слегка окривевшего Фиру и виновато улыбнулся.
— Извините, — смущенно пробормотал он, — как-то совершенно машинально получилось. — Я, знаете ли, в грядках сидел, редиску дергал. — Боцман виновато поглядел на тетку Марту, которой теперь, вероятно, придется всю редиску заново сажать. — И вдруг вижу, прямо на меня несется кто-то. Я от неожиданности рукой-то махнул... ну и наповал. Много ли ему надо. — Боцман кивнул на Фиру. — Ну а когда крики-то ваши услышал, то не стал даже рассматривать, кого это я так приложил, а сразу же спрятался в сарае.
Фира с возмущением воззрился на приятеля.
— Мало того что я тут за тебя отдуваюсь, так ты ж меня еще и покалечил! — возмутился он.
Я похлопала старика по спине, чтобы он не очень-то расходился, а сама спросила:
— Так что, вор с коробкой и Фира примерно в одно и то же время мимо вас пробегали?
Боцман отрицательно помотал головой.
— Нет, Фира был вечером, а тот, другой — ночью, а в сарай ко мне заходили уже перед рассветом... — Боцман хотел добавить что-то еще, но Лялька его перебила.
— А скажите, уважаемый Яков Ефимович, — спросила она, — так, может, и Прокофию Ивановичу глаз тоже вы подбили?
Боцман растерялся.
— Нет. Чего не было, того не было. Больше я никого не трогал. И того, который с коробкой через забор удрал, тоже не трогал. А что такое?
— А то, что прошлой ночью кто-то поставил нашему соседу-ботанику здоровенный фингал, а кто — неизвестно. — Лялька выразительно посмотрела на Фиру, но тот сидел, насупившись, и признаваться не собирался.
И тут ее осенило. Она хлопнула себя ладонью по лбу и сказала:
— А наверно, тот, кто коробку украл, тот и ботаника покалечил. — Она повернулась сначала ко мне, потом посмотрела на тетку Марту, потом в окно на соседний дом. — Ты ж сама рассказывала, что Прокофий Иванович полночи под окнами Марты Теодосовны серенады пел. Вот тогда-то, небось, они и столкнулись. Вор выпрыгнул из окна, когда Фира начал его водой из ковшика поливать, побежал и наткнулся на ботаника, который под другим окном серенады пел, дал тому в глаз и побежал дальше...
Всем Лялькина версия понравилась.
Ну, слава богу, хоть с этим разобрались.
Но что же теперь получается? Боцман говорит, что подслушал разговор двух бандитов, которые охотились за нашими конфетами. При этом один отправился с украденной коробкой к какому-то боссу, а второй остался здесь. Где здесь? В поселке? Где-то рядом?
Спать я легла с тяжелым сердцем.
Ляльке-то хорошо — она-то думает, что с кражей второй коробки все наши злоключения закончились. Святая простота! Нет, не закончились, потому что все денежки из коробочки я вытащила и перепрятала. Так-то вот. Ну не могла я Максовы деньги, которые он доверил мне, хоть и очень своеобразным образом, отдать ворам. Ну не могла. Я, конечно, понимала, что подвергаю риску не только свою жизнь, но и жизни Ляльки и Фиры. Но, с одной стороны, не очень-то мне и верилось, что нашим жизням действительно что-то сильно угрожает, а с другой стороны, ну все-таки это немалая, по моему разумению, сумма денег, чтобы ее так вот запросто, то есть ни за понюх табаку, выкладывать каким-то ворам. Конечно, лучше было бы избавиться от этих денег, а заодно и от воров. Но Макс сказал, что скоро пришлет нам подмогу в виде своего заместителя. А там под его охраной мы спокойно доберемся до дома. Впрочем, после того как мы передадим ему деньги, охрана нам уже не понадобится. Пусть тогда уже у этого зама голова болит — ограбят его или не ограбят. Нам бы только до его приезда продержаться. А там хоть трава не расти.
Я посмотрела на спящую на соседней кровати Ляльку, которая после ночной стрельбы выпила от нервов два яйца с ромом и теперь спала, аки дитя.
Мне же отнюдь не спалось. Я лежала с открытыми глазами, прислушивалась к каждому шороху и все думала и думала про события последних дней. Что-то мне во всей этой истории с коробками казалось странным. Тридцать тысяч долларов — сумма, бесспорно, хорошая, но все же не настолько, чтобы ради нее пойти на двойное убийство. Аварию на дороге я по необъяснимым пока для себя причинам тоже причисляла к нашим злоключениям. Мне все-таки казалось очень подозрительным, что машина такой же, как у меня марки, точно такого же цвета и с похожим номером оказалась в кювете. При этом оба пассажира погибли.
Вдруг мне показалось, что под окнами кто-то ходит. Ночью в деревне каждый шорох слышен. Это вам не город, где гул машин стоит и днем и ночью. Здесь тишина такая...
Шорох внизу повторился, и я, вскочив с кровати, на цыпочках подкралась к окну. Высовываться наружу я, естественно, не стала — меня бы сразу заметили, поэтому я чуть-чуть отодвинула край занавески и сквозь щелку посмотрела вниз. Радиус обзора у меня был настолько мал, что увидеть что-либо, кроме куста сирени и края скамейки под ним, мне не удалось.
Тогда я перебежала к другому окну в надежде, что здесь мне повезет больше. Но ничего подобного. Здесь было то же самое. Для того чтобы что-нибудь увидеть, нужно было по пояс вылезти из окна, а тогда еще неизвестно, что бы могло произойти. В нас сегодня уже, между прочим, стреляли. Так что лучше не высовываться и сидеть тихо. Пусть там кто угодно ходит. Впрочем... А вдруг он или они (кто знает, сколько их там, этих наших недоброжелателей) захотят опять залезть в дом? Доллары-то я припрятала.
Я снова забралась в постель и, обмотавшись одеялом, уселась по-турецки.
Спать я уже, естественно, не могла — одолевали страх и думы.
Я сидела, раскачиваясь взад-вперед, и мысленно причитала: «Что же делать, что же делать? Что же делать, что же делать?»
— Спать, черт побери, — сквозь сон пробурчала Лялька. — Хватит уже скакать и причитать. Спи лучше.
Видно, я уже давно думала вслух и разбудила ее своим бормотанием.
Я послушно упала на подушки, но спать не собиралась.
«Почему, собственно, не звонит Макс? — спрашивала я себя. — Обещал ведь еще вчера позвонить и не позвонил».
Я посмотрела в окно. Полоска неба, виднеющаяся между цветастыми занавесками, становилась все светлее
