дымке виднелась полоска земли. На мостике расхаживал капитан и время от времени смотрел в подзорную трубу. Слава Создателю! Скоро мытарства Гришки кончатся. Но что такое? Почему солнце и земля по левому борту? Светило должно было находиться сзади, а земля – по правому борту! Ведь они плыли в северном направлении. Может быть, судно совершает какой-нибудь маневр? Но нельзя же так долго плыть в обратную сторону, да и какие маневры могли быть в открытом море?
– Эй, капитан! А тебе не кажется, что мы не туда плывём?
– Куда нужно, туда и идём!
Капитан смотрел снизу вверх на своего пассажира и улыбался.
– Но, как же так… Солнце должно было…
– Поднимитесь ко мне, сударь. – Капитан пальцем поманил его к себе на мостик.
– Видите ли, господин…
– Селицкий.
– …господин Селицки, мы на самом деле идём на запад. В Ригу пошёл мой земляк. – Капитан глядел своими голубыми глазами на Гришку и улыбался. – Вам ничего не понятно? Мы идём не в Ригу, а в Любек.
– Но почему?
– Так распорядился наш торговый агент. Когда вы уснули, с берега приплыл наш представитель и распорядился, чтобы «Провидение» шло домой, а к шведам – «Морской лев».
– Но мне же надо в Ригу! – закричал Котошихин.
– Извините, господин Селицки, мы так быстро снимались с якоря, что забыли вас пересадить на «Льва».
– Да на что же это похоже? – заголосил Гришка по-бабьи. – Обманство сплошное везде! Что мне делать в Любеке? У меня там никого нет, а деньги кончаются. Мне нужно в Нарву! Меня там ждут.
Гришка упал на колени и заплакал. Отчаяние пассажира тронуло капитана.
– Послушайте, господин Сели… Селицки. Не отчаивайтесь. Я виноват перед вами и постараюсь исправить ошибку. Мы часто ходим в Ригу с товаром, так что предлагаю пожить некоторое время на моём корабле. За мой счёт, разумеется. Мы в Любеке разгрузимся и скоро пойдём обратно. Обещаю вас доставить туда, куда вам нужно. Согласны?
Конечно, Гришка был на всё согласен. К концу путешествия он уже успокаивал себя тем, что в каждом деле есть худые и хорошие стороны. Хорошая сторона его неудачного путешествия к шведам – это возможность увидеть новые страны и новых людей.
В Любеке Гришка отказался сходить на берег – он боялся, что его забудут на берегу, и уйдут в рейс без него.
– Сходим, господин Селицки, на берег, повеселимся, выпьем грога. Я угощаю, – пытался уговорить его шкипер.
– Нет уж, сударь, я лучше подожду своего часа здесь.
И он торчал на «Провидении» один-одинёшенек, если не считать двух матросов с боцманом, оставшихся караулить судно.
Любекский порт был набит судами, как бочка селёдкой. На мачтах развевались голландские, испанские, португальские, английские, датские и шведские флаги, то и дело какое-нибудь судно поднимало якорь и уходило в море, а его место тут же занимало другое. Ганзейская торговля не прекращалась несмотря ни на какие войны и катаклизмы. Для купцов война предоставляла более широкие возможности заработать денег.
Гришка разгуливал по палубе и изредка бросал тоскливые взгляды на город, на его черепичные островерхие крыши, на аккуратные добротные дома, склады, пакгаузы, на развевающиеся там и сям чёрно-красно-серебряные флаги, на бурлящую в порту жизнь, которая затихала лишь к вечеру, чтобы с восходом солнца возобновиться с новой силой. С берега ночной ветер доносил запах довольства, зажиточности, самодовольства. Вот оно преимущество, предоставляемое морем! Не даром цари Иван Васильевич с Алексеем Михайловичем затеяли войну за выход к морю. Да только конца не видно этой войне. Разве можно справиться лапотной Москве с просвещённой Европой? Да ни в жизнь!
В трёх метрах от Гришки появилась какая-то фигура и оперлась на фальшборт. «Провидение» стояло борт о борт с датским судном, так что при желании можно было плюнуть в его сторону, и плевок мог приземлиться на палубе датчанина. Фигура зевнула, не стесняясь, широко раскрыла рот и мерным шагом направилась к корме. Гришка наблюдал за ней боковым зрением, застряв на мысли о том, как встретят его шведы, вспомнят ли его былые заслуги, не выдадут ли обратно своим? Условия Кардисского мира он запомнил хорошо: пленные и перебежчики должны быть возвращены на родину.
– Господин Котошихин! Господин Котошихин!
За год ношения другой фамилии Гришка уже слегка отвык от своего прежнего имени, а потому обернулся на голос не сразу. Мужчина, прогуливавшийся по палубе соседнего судна, перевесился через фальшборт и живо жестикулировал руками:
– Господин Котошихин, вы узнаёте меня? Это я, Хорн! Помните Валлисаари? Тормсдорф?
Да, это на самом деле был Йоханн фон Хорн! Вот так встреча! За прошедшие пять лет иностранец сильно изменился, и Гришка еле узнал в нём тайного соглядатая и информатора Ордин-Нащокина.
– Как не помнить, только… – Котошихин подошёл поближе к борту, оглянулся по сторонам и прошептал: – Только вы меня, сударь, не зовите так. Зовите паном Селицким. Яном Селицким.
Фон Горн соображал не долго – через мгновение лицо его озарилось вспышкой догадки, и он радостно воскликнул:
– Понимаю, понимаю отлично, вас …пан Селицкий! Мы с вами здесь в одной шкуре.
– Тссс! – Гришка прижал палец к губам. – Потише, сударь, нас могу услышать!
Фон Хорн перегнулся через борт и протянул навстречу Котошихину руку. Гришка сделал то же самое усилие, и их пальцы коснулись друг друга.
– Рад вас видеть в полном здравии, – сказал Горн.
– И я тоже, сударь. – Котошихин пока не знал, как себя вести с Хорном, поэтому решил занять выжидательную позицию. Сзади раздались шаги – это заспанный боцман Шлегельманн вылез на палубу подышать свежим воздухом. Он покачался на коротких толстых ногах, скользнул взглядом по шведу, хмыкнул и пошёл на корму. Вскоре Гришка услышал, как он набросился там на матроса за то, что тот позволил уснуть во время дежурства. Но голос боцмана звучал всё тише и тише, а вскоре совсем умолк. Усердие, которое никогда не покидало этого человека в море, во время стоянки в порту дремало вместе с ним.
– Как давно вы видели господина Афанасия? – поинтересовался Горн.
– Да уж давненько, – неопределённо ответил Гришка. – Он теперь в большом почёте у государя.
– Очень умный и тонкий человек, – подтвердил Горн. – Счастлив тот государь, который имеет таких слуг. Вам, пан Селицкий, случайно не требуется какая-нибудь помощь?
– Нет, нет, Бог даст, сам справлюсь.
– Ну что ж, желаю успеха. – Фон Хорн ничуть не обиделся тем, что Котошихин отказался от его услуг. Мало ли какие соображения могли быть у дьяка Посольского приказа, посланного с тайным наказом в Европу в другом обличье и под чужим прозвищем! Уж Хорн-то знал в этом толк и понимал Котошихина, как никто другой.
Они замолчали. Гришка тянул время, а Хорн – деликатный человек – не мог найти тему, которую можно было бы затронуть в беседе со «своим» человеком.
– Да, пан Селицкий, вы скоро ли возвращаетесь обратно в Москву?
«Никогда», – чуть не вырвалось у Гришки, но вместо этого сказал:
– Скоро, вот только исполню здесь, что приказано, и без задержки вертаюсь назад.
– Можете передать Афанасию Лаврентьевичу на словах, что я вам скажу?
– Уж и не знаю, как мне удастся, – начал было Котошихин опять, но вовремя спохватился: – А впрочем, почему бы и нет? Знамо дело, передам. Как же не передать? Мы с вами навроде одному господину служим!
– Рад слышать это от вас, сударь, – сказал Хорн. – Так вот: скажите Ордин-Нащокину, что я сейчас отплываю в Копенгаген, пробуду там некоторое время, а потом возвращаюсь в Стокгольм. Там я буду ждать посла из Москвы. Как только он объявится в Стокгольме, я встречусь с ним и передам важную информацию о военных приготовлениях Делагарди против России в Ингерманландии и в Белом море. Он планирует послать в Архангельск военную эскадру, захватить город и взять всю иностранную торговлю под свой контроль. Действовать шведы будут под датским флагом, чтобы заодно поссорить короля Фредрика с царём Алексеем. Я хочу выведать точные сроки этой операции и подробный план, согласно которому она будет осуществляться. Пока же передайте, чтобы царь готовился к обороне Архангельска. Поскольку может оказаться, что московский посол в Стокгольме не будет знать меня,
