сих пор куда большая редкость, чем целое в Гётеборге. Поэтому Паула решила остаться.
Она поднялась с кухонного пола, на котором лежала и ревела из-за Маттео. И встала к плите. Быть может, она ничего не знала о любви. Но вот готовить еду она умела.
Она искала работу в окрестностях Флоренции и в итоге получила место официантки в простеньком ресторанчике в городишке Панцано в долине Кьянти.
Первое время она была очень одинока. У нее больше не было ни семьи, ни друзей, ни даже Маттео. И пусть люди в городке были приветливы с Паулой, все же они не питали к девушке слишком теплых чувств, потому что она не говорила по-итальянски. Она поняла, что ей необходимо выучить язык. Она прилежно занималась, постоянно ходила с желтым плеером, в котором крутилась кассета с итальянскими записями. И вскоре знала уже куда больше, чем обычные приветственные фразы. В итоге она действительно смогла заговорить по-итальянски.
А потом появился Эрос.
Да, его звали Эрос, как Эроса Рамаццотти. Но если музыка Рамаццотти вызывала в Пауле целую бурю эмоций, то со вторым Эросом дела обстояли не так-то просто. Он был добрым. Ласковым. И явно влюбленным в Паулу. Наверное, именно поэтому она впустила его в свою жизнь. В свою тесную обшарпанную квартирку и в свою постель. С мыслью, что это всего лишь небольшой тосканский роман. Который вскоре зачахнет и впадет в спячку, как виноградные лозы зимой. Но этого не случилось. Вместо этого все стало только… хуже.
Вскоре они поженились. Не потому, что так хотела Паула или Эрос. А потому, что так потребовали его родители. Когда скрывать большой живот стало невозможно, а в ресторанчике и в городке заговорили о том, что Эрос – будущий отец ребенка, реакция родителей последовала незамедлительно. Они были верующими католиками, и, как добрый католик, Эрос обязан был жениться, прежде чем станет отцом.
И вот весной, когда Паула находилась на седьмом месяце беременности, в семейном винограднике Эроса была сыграна небольшая свадьба. На праздничном ужине присутствовали целиком зажаренный поросенок, хлеб домашней выпечки и местное вино. Паула пыталась свыкнуться со своей новой жизнью. Она все больше понимала, что Эрос действительно хотел бы провести остаток своей жизни с ней. Во всяком случае, он сам ей так сказал. И ее это тронуло. Она переехала в новую страну. Построила новую жизнь. И встретила здесь мужчину, который говорит, что хочет быть с ней. Чего же еще?
Ей следовало быть счастливой, и она безостановочно твердила себе как мантру: Успокойся, Паула, теперь все хорошо.
Но желанного спокойствия не наступало. Когда свадебный ужин подошел к концу и фонарики, которыми родители Эроса украсили деревья в саду, погасли, Паула и Эрос легли спать в его комнате. На постель, в которой он спал еще подростком. Ее новоиспеченный муж моментально уснул, это было его чертой – засыпать сразу, едва коснувшись щекой подушки. Но Паула лежала без сна.
Она до сих пор помнит ту ночь. Как она лежала с широко раскрытыми глазами и таращилась в небольшое, забранное сеткой от комаров окно. Над виноградными лозами и мощеным двором висела большая луна. Она светила с бесконечно далекого расстояния, почти ослепляя ее.
Что я наделала, думала Паула.
Что же, черт возьми, я наделала.
Глава 44
Хильда
Впервые с тех пор, как они очутились в Орегрунде, погода оказывается не на высоте. С самого утра пасмурно. Солнце, кажется, решило взять себе отпуск, и тучи серым лоскутным одеялом затянули небо. Хильда стоит у плиты и мешает на сковородке скворчащий мясной фарш. Она вливает в него немного красного вина и продолжает помешивать. На ужин их ждет классический соус болоньезе. Сама паста уже готова, ее останется только быстро подогреть перед подачей на стол.
За пасту сегодня отвечает Данте. Но Хильда не слишком на него полагается. Нет ничего хуже переваренной пасты, а единственное, что, кажется, интересует Данте на данный момент, это сестра Расмуса, с которой тот не сводит взгляда. Сегодня вечером на Карине супероблегающие джинсы и светло-голубая футболка с глубоким вырезом. И это несмотря на то, что вот-вот может пойти дождь. Она явно хочет покрасоваться.
Расмус и Карина готовят за рабочим столом напротив. И Хильда видит, как Карина чуть ли не каждую минуту бросает взгляды через плечо и соблазнительно надувает губки. О боже.
Расмус же, напротив, никуда не смотрит. Только на еду. Не оборачивается и не глядит на Хильду. И Хильда запрещает себе смотреть на него. Какой… какой же он все-таки идиот. Особенно от тех, кто жарит тефтельки в детском садике. И как только ему в голову пришло такое? И что он хотел этим сказать? Что она неудачница? И, несмотря на всю свою любовь к еде, навсегда обречена работать в «Сливе»? Ну, так она это и без него давно знает, спасибо, что напомнили. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться – Хильда не более чем заурядная повариха в детском саду. И ей не стать кем-то большим. Она по-своему несчастна. И до нее никому нет дела. Самая настоящая неудачница.
Все это она и так знает. Не хватало еще выслушивать подобное от покинувшей сцену звезды данс-бэнда.
Кем он вообще себя возомнил?
Хильда так яростно мешает в сковородке, что деревянная ложка скребет по тефлоновому дну.
Как я могла быть такой глупой, думает Хильда. Как я вообще могла поверить, что этот мужчина всерьез увлекся мной? Она сердито вспоминает постер на стене своей комнаты, в которой она жила подростком. Выпущенный в том же самом году, когда «Розы Расмуса» обрели известность. Они были молоды и прекрасны. Впереди всех стоял Расмус со своими блестящими глазами. И Хильда всякий раз таяла при взгляде на этот плакат.
Но, оказывается, опасно встретить своего кумира в реальной жизни. Так ведь обычно говорят? И еще опаснее целоваться с ним. Купаться с ним. Спать с ним на теплой лужайке.
И все же Хильда это сделала.
И теперь она понимает, что с ее стороны это была большая, чертовски большая ошибка.
* * *
– И… я так понимаю, никаких песен не будет?
Паула встает из-за обеденного стола. Несмотря на серый денек, они ужинают в саду. Многие закутались в пледы. И стоит признать, что атмосфера царит… несколько своеобразная. Не то что в начале недели. Хильда вспоминает, как они почти по-детски хохотали, когда оказались на этом жутком винограднике. Вечер на лужайке перед
