class="p1">Когда я слышу голос, который узнаю, даже если он прозвучит с того света, мою грудь переполняет грусть, смешанная с сожалением.
— Отошли его, — прошу я, но уже слишком поздно. Мария открыла дверь.
Или это он сам ее открыл?
— Здравствуй, любимая! — приветствует меня сияющий Бенволио. — У меня для тебя сюрприз.
— Спасибо, не нужно… — бормочу я, но всё равно не могу сдержать улыбку.
Краем глаза я замечаю в дверях его отца и синьора Капулетти, которые заговорщицки переглядываются и тихо хихикают над чем-то. Выглядят совсем как школьники, а не знатные господа.
Бенволио крепко меня обнимает, а потом берет мое лицо в свои руки и нежно проводит большим пальцем по щеке. Он целует меня, и я жадно принимаю тепло его губ. И снова, и снова, пока его отец не прочищает горло, напоминая нам о приличиях.
Посмеиваясь, Бенволио отрывается от меня и заглядывает в глаза.
— Розалина, знаешь ли ты, как я горжусь тобой?
Я обнаруживаю, что могу говорить только шепотом.
— Спасибо...
— И дело не только в твоей неземной красоте, — быстро продолжает он. — Я еще не встречал никого, в ком так ярко горит бескорыстное желание помогать другим. Никого настолько чистого и смелого, как ты.
Я лишь беззвучно открываю рот, смущенная потоком комплиментов.
Бенволио глубоко вздыхает и колеблется, а затем опускается на одно колено. Отблески свечей мерцают в его волосах, а его лицо озаряется счастливой и взволнованной улыбкой.
— Что ж, — говорит он, — пока всё по плану! За окном светит луна, и мы только что наслаждались множеством поцелуев, и вот он я, стою на согнутом колене…
Моё сердце начинается бешено колотиться, когда я вспоминаю его слова тем утром, когда мы проснулись в роще.
— Кажется, не хватает только необычайно большого драгоценного камня, — продолжает он. — Но постой, что это тут у нас?
Из кармана, вшитого в подкладку его камзола, он достает небольшую блестящую вещь. Его улыбка становится шире.
— Как удачно, что у меня с собой оказалась такая драгоценность!
Он протягивает мне кольцо, в котором действительно сияет бриллиант грандиозных размеров. Всё, что я могу — беспомощно глазеть на него.
— Будь моей женой, Розалина, — шепчет Бенволио. — Выходи за меня.
Я заглядываю в его глаза, такие добрые и до безумия красивые, и верю, что время может остановиться. В горле у меня пересохло, а колени предательски дрожат. Когда молчать уже невозможно, я осторожно беру руку Бенволио в свою и...
... И мой ответ — одно слово.
Глава 41
Верону я покидаю в сопровождении не кого иного, как Петруччо, чьи ребра благополучно срослись с тех пор, как Ромео притащил его в дом Джузеппы. Шрамов на его симпатичном лице не осталось, с чем я поспешила его поздравить.
В пути нам всячески помогает его слуга — обаятельный и разговорчивый малый по имени Грумио. Эти двое исторгают поток шуток и дружеских оскорблений, пока мы движемся на восток. Их болтовня развлекает и успокаивает меня, помогая смягчить отчаяние, которое я увожу с собой в Падую.
Петруччо едет туда, чтобы увидеть мир и найти себе богатую невесту. Я — чтобы забыться хоть в чем-нибудь.
У синьора Монтекки оказались связи в Падуанском университете, и он договорился, чтобы «племяннице его дорогого друга-Капулетти» разрешили посещать лекции. Конечно, предварительно он покрутил пальцем у виска, недоумевая, зачем мне это. Полагаю, он обиделся на меня за то, что я отказалась становиться женой его племянника.
Мысленно я готовлюсь к тому, что мне придется пропускать мимо ушей подобные замечания весь следующий год. Определенно, я стану диковинкой. Впрочем, едва ли мне есть до этого дело.
По прибытие в Падую мы втроем, пыльные и уставшие, и едем прямиком в дом друга Петруччо, дворянина по имени Гортензио, чья семья любезно согласилась меня принять.
Когда мы достигаем пункта назначения, Грумио выгружает мои вещи, а я делаю небольшой реверанс Петруччо.
— Спасибо за приятную компанию, — улыбаюсь я. — Это была чудесная поездка.
— Это тебе спасибо, моя прекрасная целительница.
Он галантно кланяется и целуют мою руку, а потом, смеясь, ловит за талию и притягивает в свои объятия.
— Ах, красотка, я буду молить всех святых, чтобы они направляли тебя в твоем достойном занятии. Учись хорошо, и удели особое внимание исцелению раненных сердец, ибо ты точно разобьешь их здесь не мало.
Его замечание — просто невинная лесть, но я не могу не думать о Джульетте.
Грумио достает из сумки грубо нарисованную карту и объясняет мне, как добраться до университета.
— Это недалеко, госпожа, — уверяет он меня.
— Спасибо, Грумио. И до свидания.
Я поворачиваюсь к Петруччо и целую его в щеку.
— Удачи, друг. Буду рада услышать новость о твоей свадьбе. Надеюсь, ты найдешь себе здесь достойную даму…
— Богатую и красивую, прежде всего!
Я шлепаю его по руке.
— Умную, прежде всего!
Петруччо смеется.
— О да, пусть будет красивой, богатой и умной, ведь чем умнее добыча, тем приятнее охотнику ее укротить.
Мы расстаемся, и я сворачиваю за угол. Останавливаюсь, чтобы перевести дух и успокоить. Где-то здесь находится университет, в котором меня ждут великие умы и великие возможности. И самая главная из них — занять свой разум хоть чем-нибудь. Забить его до основания и не думать обо всем, что произошло в Вероне.
Бенволио
Интересно, как она себя чувствует? Достаточно ли тепло она одета? Удается ли ей поспать, или она мучает себя бодрствованием до глубокой ночи, изучая научные тексты?
Перед отъездом Розалины я попросил ее стать моей женой, но она отказалась. Видит Бог, мое сердце разбилось вдребезги, и был в отчаянии. Но я понял ее. Понял и принял отказ, как и то, что всё-таки я самый непроходимый дурак в Италии.
Нужно было подождать еще немного. Трагедия была слишком свежа, а боль Розалины — слишком глубока.
Но время должно всё исправить.
В письмах Петруччо мне сообщает, что Розалина преуспевает в Падуе, и я не удивлен. Она была обречена на то, чтобы вызывать восхищение и произвести должное впечатление на седых профессоров.
Сама она мне не пишет, и этому я тоже не удивлен. Но всё же мне больно, когда я представляю, что в своем стремлении забыть обо всем, что произошло в Вероне, она заставит себя
