Книга Кромешная ночь - Джим Томпсон

Фэй, конечно, актриса. Насчет этого Босс был прав. Не знаю уж, сколько игры было в ее поведении по сию пору, но, возможно, она лицедействовала все время. Большая была на это мастерица. С тех пор как она увидела мокрые отпечатки, прошла неделя, и, если бы я не знал, что она их видела, я бы и подумать не мог, будто что-то не так.

В тот вечер, в воскресенье, она зашла ко мне в комнату, и мы точили лясы битый час, но за все это время она себя ничем не выдала. Потом мы были вместе в среду — то есть в самом полном смысле вместе, — и опять ни намека на то, что она знает. Ни разу ни словом, ни движением не прокололась, не выдала, что обозлена как незнамо кто.

Она ждала. Чтобы все улеглось, чтобы я поверил, будто она ничего не видела. Хотела застать врасплох.

Ждала целую неделю, пока в следующее воскресенье вечером…

Ох уж и неделька была!

Я думал, в колледже хуже, чем в ту пятницу, быть не может, но было хуже. А может, это просто так казалось, потому что проблем стало много больше, а меня много меньше.

Тут и телеграмма, о которой мне поведала миссис Саммерс. И напряженность с Фэй. Да еще Руфь. И Кендал. Джейк…

Джейк приходил домой почти к каждой трапезе. А раза два он даже завтракал с Кендалом и мной. По-прежнему он здорово прикладывался к бутылке, но косеть стал вроде бы не так зверски.

Он становился словно все больше, а я все меньше. С каждым днем я хоть на чуточку, но убывал.

Я сказал, что он крепко припадал к бутылке. Но в этом я его далеко обошел. Каждый завтрак просто требовал, чтобы я его заклинил парой стопариков, и только после этого шел на занятия. Вечером перед работой обязательно надо было клюкнуть еще, да и перед сном…

В четверг я даже взял с собой бутылку в комнату и назюзюкался чуть не в хлам. До того, что собрался идти будить Кендала, чтобы сказать ему: не могу, дескать, больше, совсем разболелся. Хотел сказать, что принимаю его предложение, ну, то: поехать на его машине в Канаду; я чувствовал, что он если и станет ломаться, то только для проформы, потому что, когда у человека настолько все враздрай, использовать его смысла нет. Он разрешит мне свинтить, я намылюсь туда, а через несколько дней приедет кто-нибудь от Босса и…

Но до такой степени напиться я не сумел. Все ж таки это слишком легкий выход: кое-какая слабая надежда у меня еще теплилась.

Надо было по-прежнему ждать и надеяться и наблюдать за тем, как тает, тает то, что от меня еще остается.

То, как я заваливаюсь в пропасть, казалось просто невозможным. Это надо же, чтобы столь многое пошло наперекос за такое короткое время! Наверное, я слишком долго шел по краю, так что даже слабенького дуновения оказалось достаточно, чтобы я заскользил вниз.

И я скользил — с каким-то даже облегчением.

Н-да…

Неделю как-то прожили. Вновь наступило воскресенье, захотелось пойти в церковь, опять увидеть миссис Саммерс, но сделать это я заставить себя не смог. Стал думать почему — почему мне хочется польстить ей, увидеть, как ее лицо просветлеет… но все, до чего я смог додуматься, это что я, видимо, ловлю ее на тот же крючочек, что и миссис Филдс.

Почти весь день я провел в пекарне — не только свою смену, а целый день. В итоге я пробыл там дольше Кендала, а уж его пересидеть — это надо очень постараться.

В конце концов пробило десять вечера, причем уже часа два мне было нечего делать, и я только слонялся из угла в угол. Так что, когда Кендал предложил скручиваться, никаких возражений я выдумать не смог.

Я принял душ и переоделся. Домой пошли вместе.

Он сказал, что я делаю успехи.

— Если что, смогу дать о вас самый лучший отзыв, мистер Бигелоу, — сказал он.

— Классно, — сказал я.

— Как, кстати, ваши занятия? Ничего? А то, может, помочь чем-нибудь? Все ж таки мы не должны забывать, что здешняя ваша карьера носит сугубо вспомогательный характер. Если работа мешает учебе, то есть главной причине вашего пребывания здесь, тогда лучше уж…

— Я понимаю, — сказал я.

Мы распрощались, и я ушел к себе.

Проснулся через пару часов, когда в кровать забралась Фэй.

Сняла халатик и вся ко мне тесно прижалась — теплая, мягкая и ароматная.

Из-за портьеры пробивался слабенький лучик луны. Падал на подушку, давая возможность видеть ее глаза. В которых, как я ни пытался, прочесть не сумел ни зги. Что ж, это тоже кое о чем говорило.

Я знал, что она вот-вот с чем-то выступит.

— Карл, — сказала она. — Мне надо с тобой поговорить.

— Да?

— Насчет Джейка. Он… он собирается на время процесса сесть в тюрьму.

У меня внутри все сплющилось, будто я получил кулаком в под дых. Потом я издал смешок и говорю:

— Шутишь!

Она покатала головой по подушке.

— Чистая правда, зая. Если он, конечно, мне правду сказал. Это как — очень плохо?

— Плохо, — сказал я. — Это очень плохо.

— Я не говорю, что он намерен смыться прямо сейчас. Сегодня он впервые об этом заговорил, но, судя по тому, насколько тюрьма ему ненавистна, прежде чем он соберется с духом, уйдет как минимум неделя.

— Но почему, — спросил я, — почему он это вдруг надумал?

— Господи! Да откуда ж я знаю, зайка!

— Ты говорила, будто он тюрьму не переносит. Говорила, что никогда по доброй воле туда не вернется. Дескать, он знает, что это вовсе ничего не изменит.

— Ну, так и ты мне говорил то же самое. Помнишь? — Она лениво завыгибалась под одеялом. — Почеши мне спинку, а, зая? Ну, там, ты знаешь где. Пониже.

Чесать ее я не стал. В тот момент, если бы я за ее шкуру взялся, то всю бы с нее так и спустил.

— Фэй, — сказал я. — Взгляни на меня.

— М-м-м? — Она запрокинула голову, изобразив взгляд свысока. — Вот так, Карл?