1
Когда Рой Диллон выбрался из магазина, его лицо было болезненно-зеленого цвета и каждый вдох причинял невероятные мучения. Такое с человеком мог сделать только очень сильный удар в живот, и Диллон получил именно такой. Да не кулаком, что тоже было бы скверно, а толстым концом тяжелой бейсбольной биты.
Он с трудом добрался до машины и рухнул на сиденье. Тут силы его оставили. Он застонал – чтобы залезть в машину, ему пришлось согнуться, а это вызвало судороги в животе, и теперь, задыхаясь, он высунулся из окна.
Пока его рвало, мимо проехало несколько машин: люди в них ухмылялись, глядя на Роя, сочувственно хмурились или с отвращением отводили глаза. Но Рою Диллону было слишком плохо, чтобы обращать на них внимание или думать о том, как он выглядит. Когда наконец его желудок опустел, он почувствовал себя лучше, хотя о том, чтобы вести машину, не могло быть и речи. К тому же прямо позади него остановился полицейский патруль – машина шерифа, потому что он был еще в пригороде, а не в самом Лос-Анджелесе, – и одетый в коричневую форму полицейский попросил его выйти на тротуар.
Диллон, пошатываясь, вылез из машины.
– Перебрали, мистер?
– Что?
– Нет, ничего. – Полицейский уже заметил, что от Диллона не пахнет спиртным. – Ваши права, пожалуйста.
Диллон предъявил права, заодно, будто бы случайно, демонстрируя свои кредитки. Подозрительное выражение лица полицейского сменилось сочувственным.
– Неважно выглядите, мистер Диллон. Что с вами стряслось?
– Отравился, наверное. Взял на обед сэндвич с цыпленком и салатом. Мне показалось, что вкус у него странный, но… – Он замолчал, улыбаясь робкой, жалкой улыбкой.
– Ага. – Полицейский мрачно кивнул. – Вы еще легко отделались. Ладно, – он окинул Диллона внимательным взглядом, – сейчас-то вы как? Может, отвезти вас к врачу?
– Нет-нет, мне уже лучше.
– У нас в отделении есть человек, который может оказать первую помощь. Я бы мог вас туда отвезти.
Рой вежливо, но твердо отказался. Любой затянувшийся контакт с полицией приведет к оформлению протокола, а даже самая невинная запись в протоколе может причинить неприятности. Именно поэтому его фамилия не значилась ни в одной полицейской сводке. Даже в наисложнейших ситуациях профессиональный кидала Рой Диллон умудрялся обходить копов стороной. И сейчас он тоже не собирался рисковать.
Полицейский вернулся в машину, где его ждал напарник, и они уехали. Рой помахал им на прощанье и сел обратно. Морщась от боли, он осторожно достал сигарету и закурил. Убедившись, что ему полегчало, он с трудом откинулся на спинку сиденья.
Он был в одном из пригородов Лос-Анджелеса, который, несмотря на то что практически слился с городом и стал его частью, сопротивлялся интеграции, как и многие другие. Отсюда до центра было почти тридцать миль – в это время дня на дорогу могло уйти немало времени. Прежде чем влиться в поток вечерних машин, необходимо отдохнуть, прийти в себя, и, что гораздо важнее, нужно восстановить все детали недавнего прокола, пока воспоминания о нем еще свежи в памяти.
Он на секунду прикрыл глаза. Открыл их, сосредоточившись на сигналах ближайшего светофора. И внезапно, не выходя из машины, мысленно вновь оказался внутри магазина. Он изучал обстановку, с беспечным видом потягивая лайм-соду у прилавка.
Магазин не отличался от сотен других магазинчиков Лос-Анджелеса: те же прилавки с содовой, витрины с сигарами, сигаретами и конфетами, журналы, книжки в мягких обложках, открытки на переполненных стеллажах. На Восточном побережье такие места назывались киосками или бакалеями. Здесь их обычно звали кондитерскими или просто лавками.
Диллон был единственным посетителем. Вторым человеком здесь был продавец, большой, грузный малый лет двадцати. Когда Диллон допивал содовую, он обратил внимание на то, с каким видом парень рассовывал лед по холодильным контейнерам. Лицо его выражало одновременно усердие и равнодушие. Он точно знал, что надо сделать, а выражение его лица говорило, что большего от него не дождутся. Ничего напоказ, никакого желания выслужиться. Диллон решил, что это сын хозяина, поставил стакан и слез с табурета. Он неторопливо подошел к кассе, и продавец отложил в сторону укороченную бейсбольную биту, с помощью которой утрамбовывал лед. Вытерев руки о фартук, он тоже приблизился к прилавку.
– Десять центов, – сказал он.
– И вон те мятные леденцы, пожалуйста.
– Двадцать центов.
– Двадцать центов? – Рой начал копаться в карманах, глядя на продавца, который нетерпеливо переминался с ноги на ногу. – Где-то у меня была мелочь. Точно помню. Вот черт…
Он раздраженно покачал головой и вытащил кошелек:
– Извините. С двадцатки будет сдача?
Продавец буквально выхватил купюру из рук Диллона. Он хлопком припечатал двадцатку к краю кассы и отсчитал сдачу. Диллон рассеянно взял ее, продолжая рыться в карманах.
– Ну что ты скажешь! Я же точно помню, где-то у меня была мелочь… – Он замолчал и радостно осклабился: – Вот они! Двадцать центов! Верните мою двадцатку, пожалуйста.
Продавец схватил центы и швырнул обратно купюру. Диллон направился к двери, замерев на секунду, окидывая безразличным взглядом стеллажи с журналами.
Уже десятый раз за этот день он делал «двадцатку», один из трех стандартных приемов кидалы. Другие два назывались «шлепок» и «кружево», они применялись обычно для больших сумм, но были не такими быстрыми и безопасными. Некоторые лохи постоянно попадались на эту удочку, сами того не замечая.
Диллон не видел, как продавец вышел из-за прилавка. Парень вдруг оказался прямо перед ним, издал обиженный рык и замахнулся битой, похожей на таран.
– Грязный жулик, – злобно процедил он. – Жулики меня все дурят и дурят, а папаша меня за это ругмя ругает!
Толстый конец биты воткнулся Диллону в живот. Даже продавца поразил тот эффект, который это произвело.
– Ну вот, что ж теперь-то, мистер, – забормотал он, – сами ведь напросились. Я… я даю вам сдачи с двадцати долларов, а потом вы у меня снова их получаете, и… – От самоуверенности парня не осталось и следа. – Вы сами виноваты, мистер.
Рой не думал ни о чем, кроме боли. Он поднял на продавца залитые слезами глаза, полные страдания и недоумения. Его взгляд полностью сломил парня.
– Это б-была ошибка, мистер. В-вы ошиблись, и я тоже ошибся, мистер. – Он попятился в испуге. – Чего вы на меня так смотрите!
– Ты меня убил, – прохрипел Диллон. – Ты убил меня, сволочь!
– Нет! Не нужно такое говорить, мистер!
– Я умираю! – просипел Диллон. И он кое-как выбрался из магазина.
Теперь, сидя в машине и разбирая это происшествие, он не видел причин винить себя. В его технике не было промахов. Ему просто не повезло. Произошла накладка, а от накладки застраховаться нельзя.
