Между тем полковник задал новый вопрос, совсем уж неожиданный:
– Ты Крылова знаешь?
– Петра Андреевича?
– Его.
– Ну… знаю. Кто ж его не знает.
– А лично с ним разговаривал? Тет-а-тет?
– Да, было дело однажды. Он из-за серии разбоев к нам заезжал, ну и…
– Долго разговаривали?
– Ну, минут, наверное, десять.
– А говорил, конечно, в основном он?
– Ну да… А почему…
Свой вопрос Валера задать не успел, полковник перебил его:
– Поня-ятно…
Это растяжное «понятно» прозвучало словно из уст уездного врача, который борется в деревне с эпидемией и спрашивает жителей, не пили ли они из кружек больных. На любой ответ кивает – мол, понятно все с вами, селяне.
– Ну и как он тебе?
– Кто?
– Крылов, кто же еще?
– В каком смысле?
– Да в прямом, в человеческом. Понравился?
Вот тут Штукин совершенно растерялся – где же это видано, чтобы большой босс спрашивал маленького подчиненного о его человеческом отношении к другому большому боссу. Валера аж головой помотал:
– А как мне может нравиться или не нравиться…
– Перестань! – Ильюхин легонько ударил пальцами по столу. – У нас с тобой разговор абсолютно приватный, и я бы хотел, чтобы он был доверительным. А если странные вопросы задаю – значит, понять про тебя что-то пытаюсь, а не говно на своего коллегу набрать с твоей помощью. Понял?
– Понял, – кивнул все равно ничего не понявший Штукин и после короткой паузы стал осторожно выстраивать ответ:
– Ну, Петр Андреевич – личность в розыске популярная. Его любят. Он такой… дерзкий. Строгий, но – свой. Ну и – легендарный, конечно, розыскник, все такое. Как и вы.
– Ты мне комплименты не отвешивай, я тебя не о том спрашиваю, кто из нас двоих среди оперсостава большей популярностью пользуется. Я тебя о твоем отношении спросил.
Валерка засопел, проклиная свои со скрипом ворочавшиеся с похмелья мозги:
– Ну, он… действительно, лихой командир. Заражает энергией. И не боится сам вперед лезть…
Полковник кивнул:
– Был такой удивительной судьбы человек – писатель Виктор Шкловский. Так вот, когда началась перестройка, он еще был жив, и в каком-то интервью его спросили о сомнительном факте его биографии с точки зрения Советской власти. Дело в том, что Шкловский некоторое время, будучи совсем молодым, состоял в эсеровских боевиках. Вот его и спросили, а за что, мол, вам эсеры нравились. Он ответил очень просто и точно: «Смелые люди». И Крылов, конечно, тоже человек смелый… А ты бы хотел работать под его непосредственным руководством? Так сказать – под крылышком? Если я тебе скажу, что есть такая возможность?
– Нет, не хотел бы. – У Штукина не было времени на размышления, и он ответил по наитию. Интуиция и какой-то еле различимый нюанс в тоне, которым Ильюхин говорил о Крылове, подсказали Валерке, что в отношениях двух полковников все очень даже непросто.
– А почему не хотел бы?
Штукин пожал плечами, вздохнул и плутовато улыбнулся:
– Ну… У нас же разговор конфиденциальный…
– Тебе что, на кресте поклясться?
– Нет, зачем же… Это очень… такое… личное. Товарищ полковник Крылов – он не питерский. У него даже говорок и ухватки… Он, конечно, лихой и зажигающий, но… какой-то таежный. И я заметил, что даже наши коренные питерские опера, которые тесно с ним работают – у них тоже как будто не ленинградский выговор появляется. Нет, конечно, Петр Андреевич их не переучивает, но…
Ильюхин понимающе улыбнулся, и Штукин понял, что угадал с ответом. В этот момент в кабинет полковника вошел оперуполномоченный Алимов из отдела раскрытия заказных убийств. Алимов вытянув руки по швам, отрапортовал:
– «Тут, госпожа, нет живописи вовсе. Факт, что сошел с ума он; факт, что жаль; и жаль – что факт»[72]. Все, товарищ полковник.
Виталий Петрович разулыбался, а Штукин охренел вконец. Он не понимал, что происходит в этом кабинете.
– И кто сие написал? – спросил полковник.
– Принц какой-то шведский, – не моргнув, отчеканил Алимов.
– Шведский… – вздохнул Ильюхин, а Алимов взмолился:
– Товарищ полковник! Шведский он или заполярный… Ну не мое это! Давайте я вам лучше куплет Высоцкого спою. А с этими принцами – сплошные нескладухи!
– Нескладухи у тебя в бумагах. Свободен!
– Есть!
Алимов повернулся кругом и шагнул из кабинета. На его спине кто-то умело прикрепил к свитеру листок бумаги, печатные буквы на котором взывали: «Я потерялся, позвоните маме!» Указанный ниже номер телефона был установлен в приемной начальника ГУВД.
Ильюхин и Штукин, не сговариваясь, фыркнули, а когда шаги Алимова затихли в коридоре, полковник пояснил:
– Он громко матом ругается, даже не ругается, а уже разговаривает на нем. Ну и я принял решение – за каждые десять матюков – несколько строчек из классики. А книга в этих стенах одна – да и та случайно оказалась. Шекспир.
– Гамлет, принц датский, – кивнул Валера.
– Читал, что ли?
– И читал, и в театре видел.
– Ишь ты. Молодец. А теперь – быстро: ты неизвестно в каком городе, связи нет, денег нет ни копейки. Твои действия?
Штукин, уже несколько освоившийся и расслабившийся, почесал нос:
– Воровать по условиям задачки запрещается?
– Конечно.
– Тогда пойду на рынок или в самый крупный магазин, там на полу всегда мелочь валяется. На хлеб хватит, а потом – думать буду.
– Хорошо, – засмеялся Ильюхин. – У тебя до милиции какое-то прозвище во дворе было?
Штукин кивнул:
– «Юнкерс».
Вот теперь чуть было не вздрогнул полковник. От произнесенного слова лицо Юнгерова сразу же выплыло перед мысленным взглядом Виталия Петровича. Он даже улыбаться перестал и вскинул серьезные глаза на Валерку:
– Почему?
Опер смущенно улыбнулся:
– Да у нас во дворе жил один авиамоделист, еврейский мальчик. Так вот, он всем пацанам и рассказал, что Юнкерс-88 Штукой называли. А поскольку я – Штукин, то так вот «Юнкерс» и прицепился…
Ильюхин удивленно покачал головой:
– Да-а… А у нас в городе есть еще один Юнкерс. Не слыхал?
Валера усмехнулся:
– Это который крутой-то? Слыхал, чего-то в газетах читал… А лично, конечно, не сталкивался. Такими как он – РУБОП занимается. А мы – все больше квартирными ворами…
