там вдалеке остался?
– Я решился, Алексей, я решился, – прошептал он. – Мне быть очень не просто с этот решений, но я не мог оставаться в поместий, где мне все напоминать мой Варенька. Мне нужно время, а война, я думать, все сгладить. Катарина и твой сестра Анна великодушно оставить Гришеньку себе. Он к ним и так очень привязаться за все это время. Я надеюсь, ты не будешь против того, чтобы он жил в твоя семья?
– Ты дурной, что ли, Курт?! – воскликнул Егоров. – Он же мой крестник, балда! Забыл?! Ну ты чего такое говоришь-то?! Да я только рад буду, что сын моего лучшего друга в самом надежном месте теперь!
– Спасибо, друг, – вздохнул Шмидт. – Ты прости меня за этот нарушений субординаций и воинский порядок. Я больше никогда не позволять себе на людях столь непочтительный отношений к свой командир. На людях я есть только лишь младший сержант Шмидт.
– Ладно, разберемся, – хмыкнул Лешка. – Очень скоро, надеюсь, что не сержант, а самое малое – господин прапорщик и даже подпоручик Шмидт. И учти, Курт, Гришке будет полезно далее в жизни, что его батюшка – целый господин офицер русской императорской армии! А это, я тебе скажу, не шутки в наш такой непростой век. Статус, Курт, статус! – поднял он указательный палец. – Сам понимать должен! Кстати, имей в виду, у тебя тут кроме меня еще много друзей имеется. Милорадовичи и Войновичи сегодня ужин организовали. Как давнего и лучшего друга семьи, я приглашаю на него и тебя. Они все только рады этому будут. И Потапа с собой захватывай, и он ведь тоже свой! Вот и расскажете нам оба, как там в нашем поместье. Ты-то, я знаю, как бирюк все время в своей мастерской сидел, а вот Елкин с Ульяной и детворой частенько к моим в гости заходили. Писали про них в письмах. Вот и хорошо, хоть один человек за столом будет, кто нам все подробно о Катарине и о детях поведает. С тебя-то и три слова порою не выжмешь!
– Кушай, кушай, мой дорогой мальчик, – тетушка Антония погладила Курта по голове и положила из дымящего паром глубокого блюда несколько больших ложек мучкалицы (тушеной свинины в овощах). – И хотя бы еще немного сармы отведай, – на край тарелки легли два голубца, завернутого в виноградные листья фарша с копченым салом и квашеной капустой. – Вы так долго из студеного края к нам добирались, вон как в этой дороге исхудали.
Напротив Курта Йована так же подкладывала Потапу плескавицу (большая плоская котлета из рубленой свинины или баранины) и посыпала ее сверху смоченным уксусом луком.
– Дорогие, поднимем бокалы за здоровье тех, кого сейчас нет с нами! – провозгласил тост дядя Михайло. – И пожелаем, чтобы совсем скоро мы могли бы собраться вместе, вот так же, как и сейчас, только еще за бóльшим, чем этот, столом.
Женщины скромно пригубили красное вино, а мужчины выпили напитки покрепче.
В непринужденной обстановке задушевная беседа текла широкой рекой. Обсуждали дела семейные, новости из далекой России и местные.
– Николаевская совсем скоро будет разрастаться до приличного города, – поделился услышанным с Алексеем и Живаном дядя Михайло. – Мне это сам комендант Херсонской крепости Антон Станиславович недавно поведал. У его жены поздние роды были, весьма сложно они проходили, ну да ничего, как-то все же обошлось. Вот он-то и рассказал мне о том, что в столице, помимо нашего Херсона, принято решение о сооружении больших верфей и в этой вашей станице. Место уж больно здесь удобное, Лиман и море совсем рядом, русло Буга очень глубокое, а с верховьев реки лес можно сюда бревнами сплавлять. С учетом того, что из-под Очакова турок прогнали, теперь отсюда ушла и военная опасность. Черноморский флот наша императрица намерена отстраивать основательно. Поговаривают, что совсем скоро он ничем не уступит Балтийскому, а в чем-то даже станет его и превосходить. Край этот южный сейчас активно развивается, тут надо отдать должное организаторскому таланту Григория Александровича Потемкина. Великий государственный деятель этот князь, его кипучей энергии можно только позавидовать!
– Дядя Михайло, а как у тебя в госпитале дела? – спросил Войновича Живан. – Я слышал, ты там активно как военных, так и мирное население по лекарской части пользуешь?
– А как же, – кивнул тот, – никому у меня и никогда отказа нет. Я ведь при самом его основании, еще тогда настаивал, чтобы лечить в нем неимущих за казенный счет. Основную работу нам, конечно же, военные подкидывают, но и у рабочих адмиралтейских верфей тоже, знаете, всякое-разное бывает. А с наплывом в Херсон городских обывателей теперь и от них к нам обращений много.
– А как у тебя с врачами и с лекарями дело обстоит, дядя? – полюбопытствовал Милорадович. – Я почему тебя об этом спрашиваю, у нас в полку острая нехватка лекарей, а уж про врачей и говорить нечего. Должность врача только лишь неучем-коновалом можно будет закрыть. Так что на тебя у нас с Алексеем одна лишь надежда. Помоги нам, а, дядюшка? – жалобно смотрел он на Войновича.
– Так у меня и самого нехватка в образованных людях, – развел тот руками. – Я уже второй год бьюсь, чтобы открыть отдельную акушерскую и детскую больницу, но ведь нет хороших докторов и лекарей. Всех страждущих приходится в одном общем госпитале принимать. В России вообще с этим большие сложности, только лишь недавно, при Елизавете Петровне в Московской академии наук начали своих собственных врачей готовить, а то все только лишь иноземные были, ну или наши, но отучившиеся за границей. По лекарям немного полегче, их еще при Петре I в особых лекарских школах начали готовить. Но где лекарь, а где врач?! – задрал он вверх указательный палец. – Это же совсем разные уровни. Нда-а, вот и не хватает нам теперь в стране своих опытных врачей.
– Вот видишь, дядя, ты сейчас говоришь так, как будто бы всю свою жизнь здесь, в России, прожил. Можно сказать, государственными величинами мыслишь, – вил тонкую и хитроумную нить разговора Милорадович. – А армия – это ведь тоже часть государства, еще, к тому же, и защищающая его в кровавых сражениях с внешним врагом. А как же ей быть-то без хороших врачей да без лекарей? Ладно вот рота, ну пусть даже и батальон, там людей не так уже и много было. А вот теперь у нас в полку аж полторы тысячи душ имеется, а со временем, глядишь, и того больше будет. А случись какое серьезное дело, баталия, ну или приступ, скажем, и
