мы все равно должны проводить время вместе. Свидание, чтобы расслабится и насладиться ужином в обществе друг друга. Но нам следовало остаться в отеле. Ее беспокойство за Пресли — это шлакоблок, прикованный к ее лодыжкам, и никакие уговоры не смогут освободить ее от него.
— С ней все будет хорошо, — говорю я.
Элоди поднимает глаза, на ее лице написана усталость. Мне приходит в голову, и не в первый раз, что я — один из тех повернутых индивидуумов. Как так получается, что я нахожу ее еще красивее, чем когда-либо, когда она вот так измождена? Я скорее умру, чем позволю ей страдать. Но черт бы меня побрал, если она сейчас не чертовски красива. Когда-нибудь я обращусь к психотерапевту. А пока буду наслаждаться своей болезнью. Я так хочу ее трахнуть. Не помогает и то, что без моего ведома она взяла лезвие бритвы, которое я оставил на прикроватной тумбочке прошлой ночью, и превратила его в колье-чокер с помощью маленького вощеного черного шнурка. Прозрачная защита надежно защищает ее кожу от острия лезвия. Вид его, упирающегося в ее бледную, гладкую кожу, что-то делает со мной.
Мои руки обхватывают ее горло.
Ее дыхание замирает под моими ладонями.
Ее зрачки расширяются.
Ее язык высунулся, чтобы смочить нижнюю губу.
Ее соски, заостренные, напрягались под шелком…
Боже, она нужна мне.
Другие посетители этого (по общему признанию, приличного) ресторана и не подозревают, как им повезло. Я мог бы отдаться своей порочности. Мог бы ухватиться за ножку ее стула и притянуть ее к себе вокруг этого стола. Ровно через десять секунд начал бы дразнить ее киску пальцами под белоснежной скатертью, если бы думал, что Малышка Эль не будет возражать против таких неприличных, с ее точки зрения, действий.
Черт возьми, но она такая потрясающая. Ее волосы, заплетенные в корону на макушке, нарочито растрепаны. Темные пряди выбились из прически и вьются по обнаженной, возмутительно отвлекающей внимание шее. Ее глаза серебристо-серого цвета, яркие и настороженные, стали печальными. Маленькое черное платье, которое она привезла с собой в Фэрбенкс, оказалось слишком легким для такой холодной погоды. Я укутал ее в свою толстую шерстяную куртку на десятиминутную прогулку от отеля, и в самом ресторане приятно тепло, но алебастровая кожа плеч Элоди и ее обнаженных рук покрылась мурашками.
Я делаю глоток «Олд фешен», который заказал вместе с закусками, затем ставлю бокал с толстым дном и прочищаю горло.
— Завтра мы едем домой, Эль.
Она моргает, как будто я говорю на иностранном языке.
— Что?
— У нас есть своя жизнь в Кембридже. Новый дом, в который мы должны переехать. У нас обоих есть занятия. У меня три работы, которые нужно закончить до конца месяца…
— Рэн…
— И нам нечего здесь делать. Это дело Прес и Пакса…
— Я не собираюсь просто так бросать свою подругу…
— Пресли приняла решение, не так ли? Теперь Пакс должен быть рядом с ней, а не ты. Это действительно личный вопрос…
— Я знаю! Но не могу просто исчезнуть, когда все так закрутилось. Это было бы неправильно.
— Я знаю, что послужной список Пакса в лучшем случае мутный, но он не полное дерьмо. Он не собирается просто так уходить от нее. У Чейз есть Пакс…
— Но кто есть у Пакса? — Вилка Элоди с грохотом падает на тарелку, ее черты лица выражают беспокойство. — Я знаю, что они разберутся между собой. Они любят друг друга. Конечно, он будет ее поддерживать. С ней все будет в порядке, что бы они ни решили, потому что у нее есть он. Но кто будет рядом с Паксом? У него… — Элоди обводит взглядом ресторан, внезапно осознавая, что за соседними столиками на нас смотрят. Она слегка понижает голос. — У него никого нет, Рэн. Его мать — злобная тварь. Отец мертв. Вы с Дэшем — его семья. Без вас…
— Уверяю тебя, что Пакс не хочет, чтобы я был здесь. Он самый замкнутый, скрытный человек, которого я когда-либо встречал. Он даже не сказал мне, что его отец умер. Несколько месяцев молчал. Ты знала об этом? Он не хочет, чтобы я заглядывал ему через плечо, совал свой нос в дела, которые меня не касаются…
— Боже, иногда ты бываешь таким идиотом.
Легкая улыбка появляется в уголках моего рта. Не то чтобы мне нравилось, когда девушка, которую я люблю, обзывает меня идиотом, но она чертовски очаровательна, когда злится.
Элоди насмешливо изгибает левую бровь.
— Можешь забыть о том, что я чертовски очаровательна, когда злюсь, Рэн Джейкоби.
Я перестаю ухмыляться.
— Конечно, Пакс закрывался от людей в академии, но я не думаю, что он чувствовал, что может открыться вам, ребята. Разве ты не заметил, как он изменился, с тех пор как начал встречаться с Прес?
Я сжимаю челюсть.
— Нет. Он как обычно, упрямый, надоедливый засранец.
— Ну, а я заметила. Помнишь, как он напал на меня в лесу, когда мы начали проводить время вместе?
Я фыркаю.
— Уверен, он точно не забыл. Ты посадила его на задницу. Неделями не переставал ворчать по этому поводу.
— А ты мог себе представить, что через некоторое время после этого он будет обращаться ко мне за советом по поводу отношений?
— Черт, нет. — Сама мысль об этом звучит абсурдно. Тем не менее, я своими собственными глазами видел, как он это делал.
— Именно. И он еще не отправил нас домой.
— Он не перестает ворчать о нашем присутствии, с тех пор как мы покинули Кембридж, Элоди. Сегодня утром он по крайней мере три раза сказал мне, чтобы я убирался домой. И это еще до завтрака.
Элоди бросает на меня взгляд, который, как я подозреваю, означает, что она ставит под сомнение мой интеллект.
— Разве тот Пакс, которого ты знал полгода назад, потерпел бы, чтобы мы сели с ним в один самолет, если бы не хотел, чтобы мы приезжали?
— Нет, — признаю я. — Он бы бросился в такси и растворился в ночи, даже не упомянув, куда направляется.
— Вот именно… — Элоди фыркает с самодовольным видом, который, я думаю, должен подчеркнуть ее точку зрения. — Если бы Пакс не хотел, чтобы мы были здесь, нас бы здесь не было. У него хорошо получается скрывать то, чего он хочет и в чем нуждается, но и щели в своей броне он тоже показывает. Нужно только знать, где их искать. — Она поднимает салфетку со своих коленей и опускает ее на тарелку. — Тебе просто нужно смотреть внимательнее, вот и все.
