Глава 13. Одноглазый
Однажды просыпаюсь, выглядываю в окно и ничего не вижу — всё бело и темно, будто кто-то с той стороны заколотил наши окна фанерой.
— Уф, замело по самую крышу, — говорит Серафима Трофимовна, входя в комнату со свечкой в руке.
— И как теперь? — судорожно сглатываю я.
— Будем ждать, когда снег растает, — отвечает мне Серафима Трофимовна.
И спокойно так говорит, будто это у них обычное такое дело, когда сугробы выше дома.
— Да не бойся ты, всё равно время такое, что выходить нельзя, — загадочно произносит она, хитро прищуривая глаз.
— Какое — такое?
— Про это тебе знать не положено, — говорит она и щелкает меня по носу. — можешь ещё поспать, пока есть такая возможность. Я-то вот с радостью прилягу, — добавляет она.
— А мы не задохнемся под снегом? — со страхом произношу я.
— Нет, конечно, — смеется она и тушит свечу.
Следую её совету, забираюсь обратно под одеяло, радуюсь выпавшей возможности не топать сегодня по заснеженным улицам, таская тяжелую сумку, а вместо этого понежиться в постельке сколько мне вздумается. Кладу голову на подушку и сразу же засыпаю.
Просыпаюсь как-то вдруг, будто от толчка. Распахиваю глаза — светло в комнате, значит, сошел снег. Лежу, смотрю по сторонам, лень вставать, хорошо в тепле. И вдруг за окном как раздастся: «бух, бух», что даже стекла в створках зазвенели. То ли землетрясение началось, то ли опять что-то происходит на этом чертовом комбинате, который вроде заброшенный.
Мигом выскакиваю из-под теплого одеяла, отдергиваю занавеску, снег немного оттаял, уже появилась щелочка, через которую можно выглянуть на улицу. Там ходит кто-то огромный и лохматый. Гигантский белый медведь!
— Не бойся, — раздается голос Серафимы Трофимовны, да так неожиданно, что я подскакиваю, — это дух зимы пришел проведать нас.
Медведь топчется огромными лапами, принюхивается к морозному воздуху, проходит мимо нашего дома, от его шагов аж тарелки на столе подпрыгивают, и пропадает в завесе холодного тумана.
— Поспи ещё, — говорит мне Серафима Трофимовна.
Толкает меня обратно на диван, бережно накрывает одеялом, кладет свою ладонь мне на макушку, начинает припевать, убаюкивать. Глаза слипаются под её чарующим голосом, и я снова засыпаю. Снится мне пустота и я в ней всё блуждаю и блуждаю в поисках выхода, но никак не нахожу. Словно заранее знаю, что не выбраться мне отсюда.
— Дарина, вставай, уж солнышко высоко поднялось! — слышу, как будто издалека голос Серафимы Трофимовны.
Иду на голос и вроде бы выхожу из тумана на свет, открываю глаза.
Я всё ещё здесь, на диване у Серафимы Трофимовны.
Зеваю, потягиваюсь, пытаюсь приподняться. Вроде немного поспала, а ощущение, что несколько месяцев пролежала без движения. Разгибаю одеревеневшие конечности. Серафима Трофимовна раздергивает шторы, яркий солнечный свет врывается в комнату. Прищуриваюсь, выглядываю на улицу — снег почти весь растаял, так ещё остался кое-где в тени покосившихся заборов и в ложбинках, лежит с грязными боками, а повсюду уже чернеет мокрая земля да поблескивают на солнце огромные лужи.
— Хватит бока пролеживать, пора уже почту разносить, — ворчит Серафима Трофимовна и лезет снова в тот большой шкаф.
И выдает мне теперь вместо полушубка — куртку, а вместо валенок, не по размеру большие резиновые сапоги. Вздыхаю, завтракаю и снова отправляюсь на почту. Беру у Пелагеюшки большую тяжелую сумку с письмами и снова отправляюсь по адресам.
Хожу по дворам, мешу грязь, кое-где даже чуть ли не засосало мой сапог в большой луже, раскладываю письма по почтовым ящикам и внимательно присматриваюсь ко всему в поселке.
Удивительно как за такое малое время всё так изменилось. Словно была зима, а сейчас уже весна. Солнышко пригревает спину, тает последний снег, высыхают лужи, небо на глазах расчищается и в высоте опять носятся бойкие птахи. Ну, может быть, это так, осенне-зимняя репетиция была, скоро окончательно наступит зима и снова с неба насыплется снега, ещё больше прежнего.
Дохожу до ворот Русланиного дома и такое желание порвать все её письма или бросить мимо ящика в грязь, но я всё же просовываю их в щель и иду дальше.
Подхожу к следующему дому и вдруг во дворе вижу человека, нормального такого человека, не призрака, не непонятного кого, а обыкновенного парня в деревенском ватнике, в смешной меховой шапке с оттопыренным ухом и в до боли знакомых кроссовках.
— Кирилл! — радостно зову я.
Он оборачивается, хмуро на меня смотрит. Какой-то весь потрепанный, грустный, на лице недельная небритость.
— Кирилл, ты узнаешь меня? — обеспокоенно спрашиваю я, а то мало ли, может быть не узнал меня в этом смешном деревенском наряде.
— Угу, — кивает он.
Отворачивается и продолжает рубить дрова. Открываю калитку, вхожу без спроса, смотрю на него. Он хмурится, отводит взгляд.
— Я думала, вы тогда с Аней уехали с пожни. Ну, мне так Лера сказала, — говорю ему.
— Нет, — он мотает головой.
— А куда вы тогда делись?
Он молчит, с остервенением бьет топором по поленьям. Тут до меня доходит, что раз они не добрались до дома, значит, никто так и не узнал, где мы все пропадаем. И в миг я вспоминаю свой не то сон, не то это было взаправду, в том колодце, где Елисей меня спас из лап стража родников, я видела же мертвую Аню.
— Аня утонула? — тихо спрашиваю я.
Кирилл пожимает плечами, как-то ежится, словно ему неприятно это слышать, но не удивляется, значит, он знает про Аню.
— А ты как тут оказался? — продолжаю я расспрашивать.
— Динара, тебе лучше уйти, — наконец произносит он глухим голосом.
— Дарина, — поправляю я его.
Он ничего не говорит в ответ. Мрачно смотрю на него и вдруг замечаю цепь на его ноге, она опутывает его лодыжку и тянется к столбу на крыльце. Я её не сразу заметила, потому что она по цвету сливается с землей.
Хлопает дверь позади меня, я оборачиваюсь и вижу на крыльце дома странного человека: не то мужчина, не то женщина, так с ходу и не понять. Длинные растрепанные волосы касаются плеч, лицо миловидное, утонченное, под длинной челкой скрывается черная повязка на глазу, как у пирата. Человек в свободных штанах и в свитере-балахоне грубой вязки, с дырами и с заплатами другого цвета. Босиком. Почему они все тут выходят на улицу с голыми ногами? И не холодно им?
— Оу, да у тебя гости? Как зовут красавицу? — голос грубый, скорее всего это всё-таки мужчина.
— Дарина, — отвечаю ему. — А вас как?
— Кличут Лихай, а так Алексий, — говорит он, присаживаясь на перила. — Ты не местная?
— Нет, мы заблудились
