качая головой. — Слишком много всего сегодня произошло. Вы не похожи на тех ведьм, о которых нам рассказывали в академии. Я не чувствую в вас никакого зла. Если вы зло, а то, что делает епископ Финч — это добро, мне нужно полностью пересмотреть свои представления о хорошем и плохом.
— Ну вот идем с нами и пересмотришь, — говорю я, чувствуя, что его не ждет ничего хорошего здесь.
— Как бы я ни хотел, — говорит он, — но инквизиторы бывшими не бывают. Перестать быть инквизитором можно только умерев.
— А кто сказал, что ты должен перестать им быть, Клод? — спрашиваю я. — Может быть это не ты должен меняться, а вся ваша инквизиция? Что если ты уйдешь сейчас с нами и расскажешь людям, что здесь происходит? Что, если узнав правду, они не согласятся мириться с тем, что есть? Что если ты сможешь изменить все это не теряя своей веры?
— Я не знаю…
— Что тебя ждет, скажи мне, честно.
— Дисциплинарный суд, возможно заключение. Разжалование, скорее всего.
— А в худшем случае?
Он морщится.
— Скажи.
— Казнь… Но я уверен, что за такое никто не станет меня казнить. Тем более, что мой отец имеет достаточно влияния и не допувстит…
— Если ты останешься, никто не узнает. И я скажу тебе правду. Судя по всему, вашему епископу я очень приглянулась. Он имеет какие-то серьезные планы на меня.
— Какие планы?
— Она не просто шлюха, Клод. — Она жена дракона Ивара Стормса. Та самая, которая умерла при родах. Может быть ты слыхал об этом. Тот самый дракон, который теперь трубит об отборе на всю страну. А ваш старикашка задумал завладеть всем, что этот дракон имеет и употребить это в пользу инквизиции с помощью нашей Элис.
— Это правда?
— Да, — говорю я, глядя Клоду в глаза.
— Если ты умерла, то как…
— Он заставил всех думать, что я умерла. Он вышвырнул меня из дому и отправил в ад. И думал, что я сгину навечно.
— Но ты выжила…
— Да.
— И что ты собираешься делать?
— Вернуть мою дочь, вернуть мое имя и заставить Ивара пожалеть о том, что он сделал.
Проходит долгая минута, в которую Клод раздумывает.
Он поворачивается в сторону большого замка инквизиции, вздыхает и говорит:
— Я знаю, что пожалею об этом. Но похоже, я иду с вами.
— Не пожалеешь, — говорит КЛем, — обещаю тебе!
48
В рассветном сумраке я вижу знакомую полоску леса, который за прошедшие с моего детства годы отвоевал для себя изрядную часть долины.
Старый дом моей матери все так же, словно часовой, стоит на своем месте и словно смотрит в тускло поблескивающую гладь безмятежного озера.
От этого вида мое сердце сжимается наполняясь тоской и сожалением Кажется, стоит зажмуриться и снова открыть глаза, как в окне затеплится огонек, означающий, что мама проснулась и готовится встретить длинный летний день.
Ничего как будто не изменилось за прошедшие годы. Только тишина выдает в этом месте отсутствие былой наполненности жизнью.
Сейчас должна скрипнуть дверь. А вслед за этим долину должен огласить звонкий лай собак, предвкушающих долгожданный завтрак.
Где-то там, внутри, я сплю в своей комнате и вижу сон. Наверняка какой-то хороший сон. О будущем, светлом и ярком будущем, которое обязательно ждет меня.
— Здесь, — говорю я, и чувствую, что голос мой звучит неестественно. — Это дом моей матери.
Экипаж останавливается и Клод помогает нам с Клем выбраться.
— И чего вы тут забыли? — простодушно спрашивает возница — суховатый мужчина лет пятидесяти. — Ночь, темень, ни души. Тут уже давно никто не живет.
Клод протягивает ему золотую монетку.
— Держи язык за зубами, если что, — говорит он и езжай отсюда. Ты ничего не знаешь, никого не видел. Понял?
— Как же не понять, инквизитор.
— Помни, что власть наша простирается не только на земле, но и на небе и под землей. Так что не обмани меня.
Голос Клода звучит так, что я едва могу его узнать.
— Понимаю, понимаю, — испуганно говорит мужичок. — Мне неприятности не нужны, особенно с инквизицией.
— Вот и славно. Вот и поезжай.
Я иду вперед, к дому и уже не обращаю внимания на то, как разворачивается экипаж, что привез нас сюда, не обращаю внимания на Клем, которая идет рядом.
Чувствую, как подол мантии пропитывается влагой росы, напитываясь ею, словно черный цветок, так что идти становится тяжелее.
— Миленький домик, — говорит Клем, когда мы подходим к дому.
Вблизи он уже не кажется живым. Я вижу треснувшие стекла в окнах, вижу, полуразобранный забор, с покосившимися столбами.
Мне не хочется заходить внутрь, чтобы не тревожить и без того растревоженные воспоминания.
Ее больше нет здесь. И никогда не будет.
Провожу пальцами по старой низкой двери, ощущая под пальцами древесный узор.
— Прости, мама, — говорю я едва слышно.
В последний раз я была тут с Иваром. В тот самый день, когда мама взяла с меня обещание найти наследие, что она оставила мне. Если бы я только знала тогда, что это будет последний день, когда я ее увижу.
— Зачем мы здесь? — спрашивает Клод, подходя к нам. — Это место и правда заброшено. Тут ничего нет.
— Это дом ее матери, — говорит Клем, — она что-то оставила ей.
— Ну же, заходи, — говорит она. — Смелее.
— Это не здесь, — говорю я, — это в озере. На илистом дне..
Я отворачиваюсь и иду по заросшей дорожке к озеру, туда, где пристань.
— Что в озере? — спрашивает Клод, переступая через высокую траву своими длинными ногами.
— То, что она оставила…
Я вижу впереди, там где виднеется обветшалая пристань, остов старой разбитой лодки, перевернутой вверх дном. Она словно мертвая рыбина, которую вынесло на берек. Я почти отчетливо ощущаю запах гниения.
Оставляя следы на сухом песке я выхожу к озеру.
Вижу на песке волчьи следы и замечаю его самого вдалеке. Он здесь и меня это успокаивает.
Захожу в воду, не обращая внимания на то, как холодна вода. Сейчас это не имеет значения. Главное — сделать то, что нужно.
Перед глазами стоит образ матери и ее слабый голос звучит у меня в ушах так, словно она здесь сейчас рядом со мной.
— Возьми то, от чего я отказалась ради тебя, оно пригодится…
Мои ноги утопают в илистом дне и я едва переступаю, чувствуя, как обувь наполняется водой и илом. Не знаю откуда, но мне почему-то известно, куда нужно идти. Такое ощущение, что меня ведет какая-то неведомая сила, направляя меня в нужное место.
— Да скажи ты
