был сдохнуть!
На мокрых губах Василия вдруг зазмеилась злобная ухмылка.
— Еще не поздно это недоразумение исправить. Сейчас он уже никто, и стоит мне лишь пожелать, мои друзья прирежут кабанчика сегодня же ночью!
Довольно захихикав, он опрокинул в рот очередной кубок с вином, а на лице его сестры опять появилось презрительное выражение.
— Твои друзья годны лишь на то, чтобы жрать вино вместе с тобой и задирать подолы моим придворным курицам. В таком деле нужны совсем другие люди, делающие дело тихо и без следов.
— Не обижай моих друзей! — Язык Василия уже заплетался. — Все они готовы отдать жизнь за меня! — Его взгляд прошелся по присутствующим в шатре мужчинам. — Ведь так, господа?
Ближайшее окружение наследника — братья Домиций, Аврелий Марон и Луций Сопарус — немедля вскинули головы.
— Не сомневайтесь, мой господин!
— Только прикажите, мой господин, и этой ночью мы принесем вам голову евнуха.
Зоя брезгливо скривила губы.
— Чушь! Варсаний утром же будет знать, кто это сделал, и тогда, боюсь, ты, Василий, оплеухой не отделаешься. Отец не простит непослушания и своеволия! — Она перевела взгляд на лежащих рядом близнецов Карвиния и Секста Домиций. — А ваши милые головки уже к вечеру будут торчать на кольях в назидание другим! — Августа подняла указательным пальцем подбородок Карвиния и чмокнула его в губы. — Я буду скучать по вашим хорошеньким мордашкам!
Оба любовника Зои, представив эту картину, нервно вздрогнули и замолчали, а августа, оставив старшего из братьев, жадно впилась в губы младшего, Секста. Ее подруга Оливия, уже устав от скучных разговоров, расценила этот поцелуй как разрешение и, откинувшись на подушки, притянула к себе мускулистого Луция. Бретелька прозрачной туники сползла с ее плеча, и мужская ладонь смяла пышную белую грудь.
Василий поморщился и, процедив про себя: «Сучки…», — грубо оттолкнул потянувшуюся было к нему любовницу. Он повернулся к своему ближайшему другу и советнику Аврелию Марону и зло прошептал:
— Им бы только трахаться, а остальное их не волнует!
Видя состояние своего патрона, Аврелий тоже приподнялся и попытался его успокоить:
— Мне вообще странно, что вы с сестрой так зациклены на Наврусе, ведь он фигура второстепенная. С ним, мне кажется, вообще не стоит торопиться — надо лишь дождаться того дня, когда вы, мой господин, станете императором, и тогда никто не сможет вам помешать заплатить ему сполна. Гораздо больше меня волнует ваш сводный брат Михаил. В отличие от вас, он пока стоит в сторонке и не высовывается, но он набирает популярность в армии: я видел, как император смотрел на него сегодня. Вот кто ваша главная опасность, а совсем не Наврус! Что будет, если ваш отец в гневе передаст титул наследника ему?
Василий нервно схватил приятеля за грудки:
— Ты что несешь? Это невозможно!
Но паническая искра, вспыхнувшая в его глазах, выдала его с головой: он сам не верил своим словам, а сводный брат на троне был его самый жутким кошмаром.
Глава 2
Закусив травинку, Лава лежал на охапке соломы и пялился в подволок палатки. Тяжелые мысли, как короеды, грызли его голову. Сотни больше нет! Сотни больше нет, и он один виноват в том, что не сберег своих ребят! Ведь знал же, чувствовал, что все плохо кончится, и все равно согласился! Значит, виноват!
Он мучил себя, зная в душе, что не было у него шанса отказаться, и что случилось — то должно было случиться, никуда от судьбы не денешься. Терзая себя, он просто заглушал нежелание подниматься и что-то решать. А решать надо было незамедлительно! У него оставалось только шесть раненых бойцов, а по договору с империей должна быть сотня. В таких случаях либо договор перезаключали и остаток вливался в другой отряд, либо набиралась новая сотня. Поскольку вендов в армии больше не было, то войти ему предложат в состав либо азарской, либо гавелинской конницы — и тот и другой вариант его не устраивал. С ханом Менгу отношения у них не сложились, а гавелинов он терпеть не мог, да и вообще подчиняться Лава никому не привык. Значит, оставалось только одно — набрать новых бойцов, а для этого надо оставить армию и отправляться на север, в родные вендские земли.
На родине он не был уже очень давно и даже не представлял, что там сейчас и как. Был слушок, что некоторые племена переселились на земли империи, в Северию, а если так, то тогда можно будет и там людей поискать.
Лава откусил кусок травинки и выплюнул: все, надо вставать, хватит хандрить! Надо получить обещанные деньги и отправляться на север, где можно будет набрать новую сотню.
Он начал медленно приподниматься все еще под воздействием вялого нежелания, но, отбросив сомнения, одним рывком вскочил на ноги. Оправив одежду, Лава шагнул к выходу и, сдвинув полог, нос к носу столкнулся с Ранди.
— Ты куда, старшой?
По радостно заблестевшим глазам Рыжего было видно, что прежний боевой вид его старого товарища и командира обрадовал его до глубины души. За столько лет он, как и каждый боец в вендской сотне, настолько привыкли к спокойной уверенности своего вождя, что вид безвольно валяющегося на соломе Лавы пугал и терзал их сильнее всех полученных ран.
Пройдясь взглядом по сияющему лицу своего друга, Лава отодвинул его в сторону и пробурчал:
— Пойду навещу кое-кого.
Он помолчал немного, думая, что бы еще сказать, и, оглядев лагерь, нахмурил брови.
— Рыжий, почему бардак в лагере? Грязища! Быстро поднял всех этих доходяг, — Лава ткнул пальцем в раненых, — и чтобы к моему возвращению здесь все блестело!
— Счас все сделаем, командир! Не переживай! Счас, мигом!
Ранди засуетился, продолжая сиять, как золотой, а Лава, пряча довольную ухмылку, двинулся в сторону имперского лагеря.
По пути до него начали доходить неприятные новости о смене командования и о неразберихе, царящей в верховных штабах. Поначалу, еще не оценив всех последствий, он завернул было к Наврусу, но к бывшему главнокомандующему его не пустили даже на порог — тот был под арестом. Предчувствуя неизбежные неприятности, Лава направился к шатру Клавдия Агриппы. Там его заставили два часа простоять под палящими лучами солнца, прежде чем высунувший из шатра голову трибун крикнул:
— Заходи, сотник, командующий тебя примет!
Клавдий Агриппа, скрестив руки на груди и широко расставив ноги, смотрел на входящего Лаву тяжелым
