ногам и рукам. Я не понимала, зачем такие риски. И в то же время внятно и логично объяснить, что такое должно случиться, я не могла. Потому все и списывали это на обычные капризы, мандраж и нервяк перед финалом. А я понимала, что ничего не будет так просто, как им казалось. Во всём этом крылось нечто такое, о чём не сказать вслух, словно трагедии уже не миновать, и она нависла над нами, как непреодолимый злой рок судьбы.
Тряхнув головой, потопала вслед за остальными собираться на лёд. Я не могла подвести команду и тех, кто переживал и болел. Чтобы там не творилось в душе, на раскатку я должна выйти идеальной. Сильнейшая разминка, цвет и гордость любых соревнований и именно в неё я входила, следовательно, шанса опозориться у меня не было. Тренер подозвала нас всех на последнюю напутственную речь, и мы послушной кучкой собрались около неё, готовясь внемлить каждому сказанному слову и воплотить его в жизнь.
— Девочки, я прекрасно понимаю ваше стремление стать чемпионами, — тихо начала тренер, осматривая каждую из нас придирчивым взором. — Вы уже не первый раз стоите вот так, перед финальной разминкой, сильнейшей раскаткой, которая гарантирует зрителям незабываемые эмоции и потрясающие номера. Цените себя и свою гордость, не забывайте, что вы уже звёзды, мои чемпионки, цвет и гордость страны. Там на льду вы можете быть кем угодно, но всегда оставайтесь сильными и стойкими. Цените себя и верьте. Сегодня я разрешаю вам падать, ошибаться и не выполнять моих команд. Потому что сегодня вы катаетесь не для меня, а для себя. Верьте в свои силы и идите вперёд к золотым медалям, пьедесталам и овациям. Только зрители, сегодня, ваши судьи, выложитесь по полной программе и оставьте себя там на льду. Чтобы уже завтра, было не стыдно смотреть себе же в глаза.
После таких слов на душе стало чуточку легче. Наверное, это действительно просто нервы, от которых стоило абстрагироваться. Сейчас откатаем и пойдём по своим делам. Опять разлетимся по разным странам и уже не встретим друг друга. Сняв защиту с коньков, я сделала первые несколько шагов и растворилась в этом ощущение. Где холодный лёд встречался с жарким светом софитов и шумом бушующей толпы. Вздох… Полёт… Свобода… Мысли мгновенно покинули голову и стало не до всяких грустных мыслей.
Лёд буквально плавился под коньками. Разминка происходила по привычному сценарию. Всё мирно и чинно, так как и полагалось, пока я не заметила боковым зрением двух француженок, которых одёрнула в зале. Они о чём-то хихикнули и разъехались в разные стороны, чтобы спустя пару минут встретиться на другом конце льда, совсем рядом с Ирой, которая, как обычно, ничего вокруг себя не замечала и лишь ловила ощущения льда под ногами. Девицы врезались друг в друга, и одна из них, согнувшись, полетела по гладкой поверхности.
— Иса, нет! — вопль застрял в груди, я бросилась туда, но было далеко, слишком далеко.
С испугом и страхом я наблюдала за тем, как нога подруги подгибается от звучного столкновения металлических плозий. Как в замедленной съёмке я наблюдала за тем, как та падала и заваливалась набок. Лёд наполнился звуками, глухим ударом тела, стоном и моими судорожно стучащими в ушах пульсом и сердцем. Я рухнула на колени, не заботясь ни о чём. Пытаясь избежать травм, та упала, но под пальцами нащупывалось что-то тёплое и резко пахнущее железом. Руки затряслись ещё сильнее, глаза наполнились слезами.
Я чувствовала, я знала, что эти проклятые соревнования просто так не закончатся. Меня оттащили в сторону, и как бы я ни пыталась вырваться, не пускали. То, как бригада врачей уносит носилки, врезалось в память. Крик и слёзы застревали в горле тугим комом и не давали нормально дышать. Хотелось выть и брыкаться, но звонкая пощёчина заставила голову мотнуться назад, и щека буквально загорелась от этого странного ощущения.
— Хватит выть! — Мария Георгиевна стояла и смотрела на меня с плохо скрываемой яростью. — Если хочешь им отомстить и быть полезной, иди выйди на лёд и завоюй золото. Прыгни так, чтобы у них и шансов не осталось. Вырви медаль из их рук и потом хоть захлебнись слезами, но на льду будь сильной, лёд не прощает ошибок! Поняла?
— Да, — тихо сказала я, поднимая глаза к турнирной таблице, — я откатаю…
Глава 21
Рок судьбы
Алексей
Учителя решили, что за оставшуюся четверть смогут впихнуть в наши мозги столько, сколько мы пропустили за одиннадцать лет в школе. И вроде бы я понимал, что они старались ради нашего блага, но на душе было мерзко и стрёмно. Какое-то нехорошее предчувствие заставляло ёжиться и кутаться в шарф, который так красноречиво напоминал о том, что мы теперь с Ирой пара. Настроение немного повысилось и, перебежав дорогу по зебре, нырнул в уютное кафе, которое команда облюбовала последнее время для подготовки к экзаменам.
— Ну, что, кто шарит фигову алгебру? — бросив сумку под стол, я примостился с краю. — Я вообще не представляю, чтобы с цифрами можно было так зверски обходиться и издеваться на все лады. Это же изуверство!
— Толик шарит, но не шарит, как объяснить, что он шарит, — заржали пацаны. — Ты лучше покажи домашку по английскому, а то я из этих «Ду ю ду» только разговаривать умею, а что там писать надо, вообще ни в зуб ногой.
— Ага, кто же знал, что наша англичанка это тот ещё маньяк в юбке, — заржал бывший замкапитана, — прикиньте, она мне сегодня задачку задала, что я буду делать, если потеряюсь в метро в Америке, а мне надо будет через час быть на стадионе в Бронксе, а я засел в Куинси.
— Она что ещё и географичкой на полставки решила подработать? — присвистнул я.
— Если бы, по её логике, я должен со всеми разговаривать уважительно и исключительно на ты, — ответил тот, — а не подойти к первому же мужику и с вопросом: бро, как доехать до стадиона, опаздываю на матч. Пока я буду эти конструкции строить, уже матч закончится. У них половина своего собственного языка не знают и бро, как и куда, будет проще, чем все эти расшаркивания с эпитетами.
— А меня сегодня чуть с литры не вышвырнули, — пожаловался Толик, — откуда мне было
