Цунаде стояла. Стояла и не могла отвести взгляд от пылающего желанием Дана.
Он нежно положил ее на матрас, простыня оказалось холодной, и по телу побежали неприятные мурашки. Она подтянула к себе ноги, крепко обняв их.
— Доверься мне, я знаю, что делаю, — мягко улыбнулся он.
Его голос звучал так спокойно и так уверенно, что Цунаде покорно убрала руки от груди, раздвинула ноги и впустила его.
— Ай! — жалобно вскрикнула она, вспомнив слова Икки о том, как это больно.
Дан был нежным и заботливым: медленно двигался, гладил, успокаивал, но едва ли это помогало.
— Попробуй расслабиться, — повторял он раз за разом.
Цунаде кивала, а сама с трудом сдерживала слезы. Смотрела в сторону и кусала руку. Постепенно Дан стих, было слышно только его тяжелое дыхание. А когда его движения стали более резкими и агрессивными, она отвела взгляд от стенки и с любопытством посмотрела на Дана: его кожа порозовела, на лбу появилась испарина, глаза закрывались в блаженстве. И вдруг с хриплым стоном его охватило такое дикое наслаждение. Дан быстро оторвался от нее, и на ее живот закапали обжигающие капли. Он откинулся на футон, громко дышал, облегченно улыбался и выглядел таким довольным, что Цунаде не могла поверить, что именно она принесла ему такое удовольствие.
Дан совсем скоро задремал, а она смотрела в окошко и тихо плакала. Лазурное небо и пожелтевшие листья напомнили ей о доме. И ей так вдруг захотелось свернуться калачиком на коленях у мамы и ощутить заботу ее рук. Но она лежала в объятьях взрослого мужчины, которого любила. На войне. Совсем в другой стране. И где был дом и мама, а где была она?
Цунаде аккуратно встала, еще раз вспомнила Икки, когда увидела кровь на простыне. Надела форму и вышла в коридор. Отыскала единственную банную комнату, налила холодной воды в ковшик и тяжело вздохнула. Попрощалась со своим детством и вернулась к нему уже взрослой женщиной. Легла рядом, а он притянул ее к себе и нежно поцеловал. И с каждой новой близостью все меньше чувствовалась боль, все больше приходило наслаждение…
И сейчас в его комнате ей было так хорошо. Тело приятно горело, дыхание сбилось, а волосы спутались на мокрых подушках. Она освободилась от его объятий, села на край кровати, с пола подтянула к себе его белую футболку и натянула ее на себя.
— Как тебе? — спросила она, кокетливо повернувшись к нему.
— Прекрасно, — ответил он, протянул руку и стал гладить ее по голым бедрам.
Казалось, что она никогда им не налюбуется. Какое же у него было красивое лицо и тело. Какая приятная кожа и улыбка. А с какой нежностью и желанием он на нее всегда смотрел. Даже сейчас, от одного его взгляда внутри все расплывалось. Ей хотелось поскорее вернуться к нему под одеяло, но решила немного его подзадорить: легко соскочила с кровати на деревянный паркет и покрутилась. Дан улыбнулся, поудобнее устроился на подушках и стал за ней наблюдать.
Его комната была небольшой, но очень светлой: одно большое окно, полуторная кровать у стены, невысокий шкаф с аккуратно сложенной одеждой, письменный стол, а над ним книжные полки. Дан привел ее в свой дом уже на следующий день после того, как Цунаде вернулась в Коноху. Познакомил с мамой — женщиной очень милой, и не менее милой сестрой. Они приняли ее довольно радушно и тепло.
Жили они в небольшой двухэтажной квартире со своим входом с улицы в новом квартале на юге деревни в Новом квартале. Обстановка была небогатой, но в ней хорошо чувствовалась женская заботливая рука. В квартире всегда приятно пахло, особенно когда мама с сестрой готовили. На всех диванах и креслах лежали подушки, на стенах висели вышивки цветов и маленькие картины с пейзажами.
Цунаде оглядела книжную полку, оказалось, что Дан очень любил читать, провела ладонью по чистой столешнице, развернула кресло и покраснела, когда вспомнила, что они на нем делали. Вернула взгляд на Дана — он, скорее всего, думал о том же. Остановилась у открытого окна и взглянула на улицу.
Совсем недавно именно здесь начали проводить свет. На обочинах стояли деревянные столбы и висели черные провода. Ярко светило теплое солнце, и с крыш капала звонкая капель. Народу было немного. Все же в Конохе был рабочий день, но по улице ходили женщины и бегали маленькие дети.
Цунаде облокотилась о подоконник, подперла рукой подбородок, выгнулась в пояснице и аккуратно скрестила ноги.
— Какой красивый вид, — произнес Дан, на что она улыбнулась: именно для такой реакции, так и старалась. Он не заставил себя долго ждать, встал с кровати, подошел сзади и запустил руку под ее футболку.
— Может, погуляем? — спросила она, ощущая нежность и теплоту его рук.
— Может, займемся куда более интересными вещами? — ответил он, задрав ее футболку и притянув к себе.
Цунаде продолжала смотреть в окно, ощущая, как его руки возбуждающе гладили и сжимали ее бедра. Она поднялась на носочки, чтобы ему было поудобнее войти в нее, но вдруг заметила, что по дороге возвращалась его мама.
— Постой, — спохватилась Цунаде, развернулась к нему, хотела еще что-то сказать. Но все позабыла, когда увидела, как сильно он хотел вернуться на кровать.
— Останься сегодня на ночь, — он обнял ее за талию, — а то как подростки прячемся.
— Ты же знаешь, — ответила она, опустив взгляд, — с моей семьей не все так просто.
— Конечно, я все понимаю, — вздохнул Дан, прижав ее к себе и поцеловав в макушку. — Просто на Маяке ты была только моя. А здесь, как оказалось, я должен делить тебя со всей деревней.
— Я же Сенджу, — ответила она, поджав губы, — и есть некоторые правила, которым мне надо следовать. Сам знаешь, я бы с большим удовольствием осталась с тобой. Но в самом деле не могу…
— Все в порядке, я всего лишь немного помечтал, — улыбнулся он. — Ты же хотела прогуляться? Давай, прогуляемся. Но сначала надо закончить одно дело.
— А как же твоя мама? Она же уже вернулась…
— Думаю, она больше к нам не будет заходить.
Дан легко оторвал от пола, положил на кровать и накрыл собой. А она только крепче обняла его за шею и подумала, насколько же она была счастлива. И когда они, наконец, вышли на улицу, ее лицо сияло от радости и весеннего тепла.
Дан надел серые брюки и такую же серую футболку. А на ней развивалось мятное платье из легкого шифона, на плечах была накинута пушистая бежевая кофта, а волосы
