тогда про аборт сказала? — цежу с обиженным видом. — Ты что, не знаешь моего отношения к детям? Ты что, не соображаешь, через что я прошел за последние часы? Тебе совсем плевать…
— Извини, — говорит она примирительным тоном. — Я не должна была этого говорить, ты прав…
Я сильно не ожидал услышать от нее подобное.
Наталкиваюсь на это ее «извини» с такой силой, будто бежал с бешеной скоростью и со всей дури врезался в стену лицом.
Мотаю головой, силясь вместить это все в голове.
Снежана продолжает меня шокировать:
— Барсег, мы можем с тобой хоть раз решить дело миром? Отнестись друг к другу по-доброму, по-хорошему… Ну пожалуйста! У нас ведь будет ребенок…
У нас будет ребенок.
У меня будет ребенок от моей Снежаны.
И она больше не хочет со мной воевать.
В этот момент у меня в груди разрастается такая буря эмоций, что все нутро перекручивает, переворачивает.
Мне горестно и кайфово одновременно. Горестно оттого, что оно все и близко не так, как мы со Снежаной мечтали когда-то. В то же время кайфово оттого, что я переживу все это с ней. Не с кем-то там, а с ней. В ближайшем будущем.
Как я и хотел пять лет назад.
Как я до сих пор хочу.
— Я согласен, — тут же киваю. — На все согласен, Снежан.
Я стою перед Снежаной, пытаюсь понять, о чем она думает.
А она после моего согласия на наше импровизированное перемирие, смотрит на меня, как затравленный олененок на льва.
Оглядываю комнату, которую заранее для нее выбрал.
Некогда уютная, теперь она являет собой плачевное зрелище. Все, что можно, разбито, перевернуто. Здесь не место для матери моего ребенка, пусть и натворила все это она сама.
— Снежаночка, пойдем, — маню ее.
— Куда? — Мне кажется, она еще больше пугается.
Я бросаю взгляд на стол у окна, на разбитые тарелки, которые валяются возле него.
— На кухню пойдем, — предлагаю ей. — Буду кормить тебя ужином. Согласна?
На это она робко кивает.
Куда только делась вся бравада, взрывные эмоции, ненависть, которые еще недавно ею управляли. Идет теперь за мной, чуть опустив голову, как и положено кроткой женщине. До невозможности примерная девочка, мать вашу так. С чего вдруг? Что с ней случилось за последние двадцать минут?
Я веду Снежану прямиком на кухню.
Усаживаю возле круглого стола, открываю холодильник и начинаю перечислять все, что имеется в наличии:
— Цахик приготовила много разного. Есть суп, салат с морепродуктами, долма, лепешки с сыром. Плов не предлагаю, как я понял, не понравился? Вообще, могу заказать любую другую еду, только скажи, что ты хочешь.
— Плов понравился, — вдруг огорошивает меня Снежана.
«А зачем тогда швырялась им?» — хочу зарычать, но прикусываю язык. Не собираюсь затевать никаких разборок.
Молча достаю казан, большую тарелку. Кладу для Снежаны большую порцию и отправляю греться в микроволновку.
Пока еда греется, достаю нарезанные Цахик соления, свежую зелень, раскладываю все это на новой плоской тарелке, ставлю перед Снежаной. Достаю столовые приборы. Когда плов разогревается, ставлю его перед ней.
— Ешь, — буркаю угрюмо.
Сам усаживаюсь рядом, наливаю ароматного мятного чаю. Знаю, что она его любит. Вижу, как ведет своим очаровательным носом в сторону кружки. Берет в руки, делает глоток. Он средней крепости, ровно такой, какой она предпочитает.
Внимательно слежу за тем, как ведет себя Снежана.
Она берет вилку, осторожно начинает есть плов. Потом действует смелее. Слопав примерно треть порции, нерешительно спрашивает:
— Зачем ты его приготовил?
Ха. Поняла, что я, надо же.
Зачем, зачем…
Потому что сильно нервничал, пока ее ждал, надо было чем-то занять руки. Потому что это единственное блюдо из моего арсенала, которое ей нравилось, как я помню. Потому что хотел сделать что-то для нее своими руками.
Против воли хмурюсь, чеканю строго:
— Какая разница? Тебе ли не все равно?
Тут же жалею, потому что Снежана сразу замыкается.
Зачем я так резко себя с ней веду?
Заговариваю мягче:
— Снежана, я хочу, чтобы ты знала, — пока я рядом, с тобой ничего плохого не случится. Я теперь все время буду о тебе заботиться. Только скажи мне одно… Почему ты себя так повела днем?
— Как так? — она вскидывает на меня растерянный взгляд.
— Я пришел к тебе домой с предложением, а ты меня на хрен послала, сказала, что на аборт пойдешь. Однако этим же вечером купила витамины для беременных. Где в твоих действиях логика? Зачем ты ляпнула про аборт?
— Я уже извинилась, — отвечает она сдавленно.
— Я не прошу дополнительных извинений, — качаю головой. — Просто хочу понять — зачем… Я ведь искренне замуж звал.
— Ты не замуж звал, — качает она головой. — Ты разъяснял мне, что, так и быть, согласен на мне жениться, раз я умудрилась от тебя залететь. Разницу чувствуешь?
Ха.
Ей не понравилась подача.
Уж прости, дорогая, на другую подачу я после всех твоих выкрутасов попросту не способен. Слишком мастерски ты меня бесишь.
А впрочем…
Никому наша война не нужна. Ни мне, ни ей, ни тем более ребенку.
— Снежана, я вправду хочу, чтобы мы с тобой все решили по-доброму, по-хорошему, как ты и предлагала. Мы ведь с тобой теперь на всю жизнь связаны. Ты это понимаешь?
— Да. — При этом она так на меня смотрит, будто хочет довериться.
И меня пробирает от этого ее взгляда.
Она раньше всегда смотрела на меня с немым обожанием, абсолютным доверием. Казалось, я мог сказать ей что угодно, и она поверила бы. Позвать хоть на край света, и она поехала бы.
Пять лет назад она была вся моя.
Сейчас она смотрит на меня по-другому.
Это не такой взгляд, как раньше, но это его подобие.
У меня во рту мгновенно пересыхает. Все, чего хочу, — хоть какого-то контакта с ней.
Понять не успеваю, как придвигаюсь ближе, кладу руку ей на плечи.
— Барсег… — она тут же пугается. — Что ты делаешь?
Да, мне, наверное, стоило бы держать от нее руки подальше. Что две недели назад в гостинице, что сейчас.
Но не могу.
Ни тогда, ни теперь.
— Не отталкивай меня больше, — прошу ее. — Ты моя будущая жена, и я хочу от тебя максимум близости.
Снежана вполне натурально пугается, отодвигает от себя