там, где и мужчина, и женщина способны преодолеть своё «несовершеннолетие»[290],
…позволю себе воспользоваться кантовской метафорой, которую он относит к переходу к Просвещению, как, прежде всего, к отказу от опоры на авторитеты…
отказаться от постоянного пресса традиций.
Новые роли мужчины и женщины в полной мере способны раскрыться только там, где место традиции в широком значении этого слова заменят безличные социальные институты. И важным компонентом этих новых «ролей» станет гражданское общество с его атомарностью и огромными потенциальным возможностями, чтобы из этой «атомарности» в каждый момент времени складывались те или иные гибкие общественные образования.
Конечно, этот «переход» труден не только для мужчины, но и для женщины, он отягощён привычками, стереотипами (назовём их «ловушками сознания»), но, на мой взгляд, этот «переход» наиболее труден и драматичен именно для азербайджанского мужчины, который в большей степени несёт в себе родимые «пятна» прошлого и в меньшей степени готов с ними расстаться. К нему в большей мере относятся слова М. Хайдеггера о «безличных людях» (das Man)[291], которые «орудуют в нас и через нас вместо нас».
Напомню и следующие слова М. Хайдеггера: «смешанное из малодушия и заносчивости бегство в традицию не способно, взятое самом по себе, кроме страусиной слепоты перед историческим моментом, понять свою эпоху».
Звучит как обвинительный приговор, едва ли не в адрес каждого из нас.
Здесь кроется ещё один важный момент. Бегство в традицию, на мой взгляд только одно из множества «бегств», к которым прибегает мужчина, когда из патриархальной семьи переходит в нуклеарную. Я бы назвал это повседневностью или рутинностью. Может показаться, что это бегство от женщины, которая начинает приедаться, но во многих случаях это бегство от самого себя, боязнь, может быть даже не осознаваемая, что приедаешься женщине, которая вот-вот готова воскликнуть «король-то гол».[292]
«Люди, когда у них перестаёт хватать силы для мысли, начинают заниматься тенью мысли – практикой» – говорил Плотин[293].
В нашем случае, когда у мужчин, мужей, не хватает решимости, силы для полноты «бытийствования» в нуклеарной семье, они убегают в «тень жизни», в мужское застолье, в мужскую стаю, или используют другие, аналогичные способы «убегания». «Убегания» ещё и от того, что я бы назвал микромгновениями жизни, в которых только и проявляется полнота бытийствования в нуклеарной семье.
На мой взгляд «счастливость» или «не счастливость» семей проявляется именно в «энергии» микромгновений жизни.
…говорил о них в прошлом разделе, когда писал о жене в менее отвлечённых формах, возвращаюсь к этой мысли вновь…
Вот эти микромгновения, лишившиеся или изначально лишённые «энергии», становятся опостылевшими, опостылевшими настолько, что хочется убегать и убегать к мужскому застолью, к любовнице, к чёрту, к дьяволу, но если в этих повторяющихся микромгновениях жизни сохраняется (или обнаруживается) «энергия», то вдруг открывается («может открыться») некий неожиданный «просвет бытия»
…признаюсь, не будучи оригинальным мыслителем, попадаю под влияние более сильных умов, поэтому, случайно или не случайно, в настоящем тексте, вновь и вновь возникает фигура М. Хайдеггера. Так, невольно, вслед за М. Хайдеггером, возвращаюсь к его интерпретации древнегреческой а-летейи[294], что приблизительно можно трактовать как непотаённое, что уже есть, но вдруг открывается в некоем просвете бытия.
Можно сказать иначе (вновь по М. Хайдеггеру), осознаём мы это или не осознаём, среди повторяющихся микромгновений жизни вдруг возникает «восприятие бьющегося сердца времени» и «философия, обнаруживая во времени смысл бытия, может обострить наше восприятие бьющегося сердца времени – мига».
Вот и получается, что в одной семье просто играют в карты, пьют чай за столом, рассказывают анекдоты и совершенно не отдают себе отчёт в том, что в эти мгновения «бьётся сердце времени». В других семьях, всё очень натужно, и у мужа, и у жены высокие амбиции, они очень серьёзны. Но «сердце времени» не бьётся, вот муж и норовит куда-нибудь смыться, где, скорее всего также не «бьётся сердце времени», но можно занять себя чем-нибудь, подобном наркотикам, где время поедается большими кусками.
Не будем спорить, что раньше курица или яйцо, что раньше миг, микромгновения жизни, или обнаруживаемый смысл бытия, существует ли исходная концептуальная установка или о ней мы узнаём post, после того как проживаем микромгновения жизни, через рефлексию над ними. Именно потому, что неизвестно, что раньше курица или яйцо, на мой взгляд, не следует разделять бытовые, низкие кухонные микромгновения и внебытовые, высокие, гостиные, напротив, полнота мига должна обнаруживаться в самых обыкновенных, самых обыденных состояниях.
В этих состояниях, в этих словах будто включается (или не включается) невидимый счётчик, и возникает нечто подобное древнегреческой «алетейи», просвет каждодневного бытия.
Речь идёт не о миге высокого блаженства
…«остановись мгновение, ты прекрасно»[295], подходит, скорее, для любви, а не для повседневной жизни…
оно принципиально не может остановиться, иначе оно потеряет свою магию, свою обыденность, но может быть, подспудно, бессознательно мы останавливаем этот миг, чтобы запечатлеть не столько его «прекрасность», сколько его полнейшее спокойствие, отрешённость, близкую к буддийской нирване.
Попросту говоря, это и есть жизнь со своими приливами и отливами, со своими всплесками и замираниями и своим возможным, высоким мигом. Если повезёт
…в этом «повезёт» прячется и исходная установка, и потенциальная решимость, но никак не какие-либо предустановления свыше, исключающие «свободу воли»…
то эти микромгновения дадут новый стимул, чтобы спокойно выйти в такой неравновесный, дисгармоничный Большой мир.
Если повезёт, то эти микромгновения станут главным человеческим пристанищем, надёжной обителью Души и Духа, и тем самым дадут новый стимул к творчеству.
Если повезёт, то эти микромгновения жизни, в конечном счёте, и позволят реализовать то, что можно назвать судьбой человека в том значении, в каком мы сами создаём свою судьбу, т. е. в значении отличном от Рока, Фатума, и прочее.
Эти микромгновения в их кажущейся обыденности, повторяемости, монотонности и становятся, в конечном счёте, испытанием для мужчины. Испытанием на готовность к ответственности в повседневной (повторяющейся, монотонной) жизни.
Испытание женщиной, едва ли не самое главное испытание для мужчины, которое он должен принять как величайшее благо своей жизни.
Если хватит на это мудрости и решимости.
…остаётся сказать несколько слов о себе
Надо ли говорить, что настоящий текст во многом является личностным, хотя нигде не переходит грань, за которой начинаются просто воспоминания. В последней главке позволю себе ещё несколько личностных шагов, вплотную подойдя, но, не переступая, грань исповедальности.
Мне недавно пришлось познакомиться, с двумя любопытными книжкам Джин Шинода Болен[296], юнгианского аналитика и профессора психиатрии в Калифорнийском университете Сан-Франциско: «Богини в каждой женщине», «Боги
