Никогда! Я, конечно, помчалась домой!
Чего только я не услышала! И полная-то я дура, и зачем-то он со мной связался, и где-то были его мозги, что, он не понял сразу, что я полоумная идиотка припадочная, ревнивая к тому же, и что я его позорю перед друзьями, и что я вместо того, чтобы заниматься делом, таскаюсь по притонам (вот это была чистая клевета, ни разу в притоне вообще в жизни не была, а если Василий считает притоном концерт Поли и офис Ирины – так это он вообще ничего в жизни не понимает). Но я молчала. Не возражала, не оправдывалась и не отнекивалась. Какой смысл? Если Василий такого мнения обо мне – то нам явно не по пути. Но в одном Василий был прав: какого черта я полезла к этой его бывшей?
– Прости, – сказала я, – я больше так не буду.
Хлопнул дверью. Ушел. Не простил!
Я обреченно посидела немножко и стала собираться. Зачем я буду сидеть в опустевшем, чужом доме, в котором меня считают идиоткой, шатающейся по притонам? Все кончено!
Одю и Мотю я, конечно, взяла с собой. Я бы и Буби взяла. Привыкла к ней. Но все же это не моя собака, не имею права. Буби скакала вокруг меня, намереваясь отправиться со мной и всей нашей компанией в путь. Какие они все-таки! Куда угодно готовы – только бы с нами – хоть на край света, в полную неизвестность. Буби прыгала вокруг меня, таращила глаза, никак не могла понять, почему я ухожу без нее, хотя беру с собой Матильду и даже домоседку Одю. Я поцеловала Буби в нос, развернулась, подхватила животных и, не оборачиваясь, закрыла дверь.
Добралась до своей заброшенной квартирки в полном раздрызге чувств. Побродила одиноко по комнатам, попробовала вытереть пыль. Все валилось из рук. Не было сил оставаться одной. Позвонила Поли. Она, к моему счастью, была дома.
– Меня выгнал Василий, – сказала я, – я встретилась с его бывшей.
– Какая ты идиотка! – с этими словами Поли ворвалась в мою квартиру. – Небось, тебя эта параноидальная Осокина надоумила. Психопатка эта Ирка. Зачем ты с этой бабой бывшей встречалась? Что ты хотела узнать? Вообще-то это хамство – копаться в личной жизни человека, если человек не хочет сам тебе рассказывать подробностей. Ты увлеклась своими расследованиями. В личной жизни так нельзя. Ты – как медведь в посудной лавке. Тебе же это несвойственно. Тебя же эта тетка спровоцировала, жена друга Васи. Неужели ты не поняла? Они тебя развели как кролика вдвоем с этой бывшей. Зная Васю, несложно предугадать его реакцию.
Я молчала. Я погрязла в выяснениях обстоятельств чужих жизней. Хотела немножко узнать и об обстоятельствах своей. Не имею права? А в чужой жизни я, конечно, даже не медведь – слон в посудной лавке. Я вспомнила жену Коростылева. Чтобы узнать правду, я вполне готова рушить чужие жизни. И даже свою.
– Знаешь, Поли, – сказала я, – наверное, мы с Василием все же не пара. Я не соответствую его представлениям о женщинах. И вообще – о жизни.
– Такое поведение ничьим представлениям не соответствует! Я тебя просто не узнаю, Ольга!
– Кстати, ее тоже зовут Ольга, – сказала я.
Поли внимательно посмотрела на меня.
– Но больше так не делай!
– Не буду.
Поли долго рассказывала мне про мои умственные несовершенства, о которых я и без нее, впрочем, знала. Догадывалась, во всяком случае.
– Ладно, – устало сказала я наконец, – я дозрела до того, чтобы поспать.
– Ты обиделась? – насторожилась Поли.
– На правду не обижаются. Обижаются на несправедливость. А ты абсолютно права. И Вася прав. Все правы, кроме меня.
– Хорошо, что ты это осознаешь, – осторожно похвалила меня Поли.
Я обреченно кивнула. Никто и ничего мне не прощает. Пора уже с этим смириться.
Поли ушла. Я расстелила постель.
Животные не проявляли никакого недоумения, оказавшись в старой квартире. Мирно улеглись на кровать и задрыхли. Как будто все так и надо. Мне не спалось. Звонок. Василий грозно поинтересовался, где я.
– Дома, – говорю.
– Это я дома, – рычит. – А ты где?
– Я у себя дома. Где же мне еще быть? Со своей собакой и своей кошкой. У меня никого нет, кроме них, только они меня всегда прощают, – и я заплакала – так мне себя жалко стало.
Лучше бы я этого не делала. Вася примчался, выволок меня, Мотю и Одю из постели, потащил домой. К себе домой. А вот если бы я не плакала – узнала бы подлинное его ко мне отношение. А так-то конечно, каждый на женские слезы разжалобится.
Я даже не кинулась Василию на шею (хотя хотелось). Молчала всю дорогу. Василий тоже молчал. Не ругался хотя бы.
Мотя и Одя опять не удивились перемещению. А Буби радовалась несказанно. Она так и не поняла, что случилось – почему я куда-то вдруг в ночи повела Мотю и Одю. Однако ликовала: все же не лишилась подруг. Вернулись!
Засыпала я в грусти. И в некотором даже раздражении: некого винить, кроме себя самой. Обидно!
Глава 13
К утру Василий окончательно оттаял. Я чувствовала себя счастливейшей из людей! Во-первых, потому, что Вася оттаял. Отдельно, потому, что он отходчивый. Я сама такая. Наору-наору, а через пять минут уже и не понимаю, что это я так нервничала, переживала и злилась. Это ценное качество – быть отходчивым. Много причин злобиться в жизни бывает. Моя незлопамятность меня всегда спасала – в самых разнообразных ситуациях. Позлишься-позлишься, да и перестанешь. И тебе хорошо, и окружающим облегчение. Я бы, может быть, и рада была помнить зло дольше, иногда полезно бывает помнить о людях все, да не получается, не выходит у меня. И Василий такой же. И это – хорошо! На душе полегчало.
Я мурлыкала нежно про хорошую погоду, про то, что выглянуло солнце, еще про какую-то ерунду, когда позвонила изрыгающая брань Ирина.
– Этот мерзкий доктор, – разорялась Ирка, – даже не сообщил, что Наташка пришла в себя! Я ее видела! Слабенькая, но уже лежит в общей палате. Ничего, прорвемся. Но у меня еще более обалденные сведения! Хозяин «Рыбного места» служил на Сахалине!
– О! Но ты это уже говорила.
– Приезжай!
– К Наташке заскочу, потом сразу к тебе.
Василий опять на меня странно смотрел.
– Наташка пришла в себя! – сказала я.
– Она была без сознания?
Я лихорадочно стала вспоминать, что я говорила Васе о Наташе. Поэтому и не люблю врать: слишком много придумок надо держать в
