стали кричать: зачем нам такое легкое задание? Мы хотим идти прямо на Старый Город... Но нам сказали: нет, сначала расчистить со сторон, потом зайдете внутрь. Наутро от двух рот осталось не более двадцати человек. На этом холме засело 800 иорданцев. Там были траншеи, между бункерами. Ночью в таких траншеях очень трудно воевать: боишься попасть в своего...
Мы шли в один ряд: траншеи были узкие, и когда кто-то падал, мы наступали на его труп.
Надо было приблизиться к бункеру, выбить дверь, бросить гранату, а после взрыва добить тех, кто внутри. И вот я бросаю гранату в один из бункеров, кричу «Пуцац» (взорван). Когда швыряешь гранату, надо закричать «пуцац», не то какой-нибудь идиот из своих заскочит в бункер и погибнет мне там. Я кричу «пуцац», вбегаю в бункер, дважды стреляю – и все. Патроны закончились.
А напротив – двухметровый иорданец. Стоит, направив на меня винтовку со штыком на конце. Но сам, видимо, в шоке от гранаты. Совсем еще мальчик. И этому мальчику почти ничего не надо делать. Только нажать на курок и убить. Была у меня десятая доля секунды. Столько, сколько занимает подсчитать «два плюс два». В углу лежали два убитых иорданца. Там была коптилка, знаешь, что такое коптилка? Такая ночная лампочка, в нее наливают керосин. От взрыва лампочка опрокинулась, но продолжала гореть. Я это как сейчас вижу. Алан (привет), Леон! Как дела? Решил прогуляться до Ришона?
Леон, не останавливаясь, помахал рукой, и Бени продолжил:
– Я прыгнул на него, как дикий зверь. Как дикий зверь на добычу. Оглушил прикладом... Вогнал в свою винтовку запасной магазин… Всадил, наверное, 20 пуль. От страха. В этого мальчика – 20 пуль. Ему оставалось только нажать на курок – и умер бы я.
– О чем ты думал в эти секунды?
– Ни о чем не думал. В такие секунды не думаешь. Я до сих пор не понимаю, как у меня это вышло. Просто прыгнул, как дикий зверь...
– Бе-е-ени! Ма нишма? – толстяк в черных адидасовских штанах, полощущихся на ветру, словно пиратский парус, потащил в нашу сторону крошечную собачку. Собачонка упиралась, тормозя коротенькими лапками и оставляя за собой песчаное облако. Толстяк привязал животное к ножке моего стула, зачем-то поясняя: – Это Концесса, она не беременная, просто много ест, обжора.
Концесса укоризненно посмотрела на хозяина – кто бы говорил. Но хозяин уже повернулся к Бени.
– Ну что, муниципалитет отремонтировал тебе кухню?
– Куда там, – вздохнул Бени, – От них разве дождешься. Нет порядка в этой стране.
Бени с толстяком принялись ругать муниципалитет, а мы с Концессой молча смотрели на флаг, трепещущий от ветра в сторону Яффо.
Твой секрет
– Поедем на танцы в Ашдод?
– Как скажешь. – Муж нехотя выключил телевизор и опустил ногу с кровати
– А если они опять будут бомбить Ашдод?
– Тогда не поедем.
Муж затянул ногу обратно. Пропускать танцы мне не хотелось.
– Может, Тель-Авив? Там тоже танцуют по субботам на набережной.
– В Тель-Авив не хочу. Площадка маленькая, никакого кайфа.
– Ну, в Ришон?
– И в Ришон не хочу. В Ришоне плохое покрытие. Поедем в следующую субботу. За неделю война окончится.
– Аж в следующую субботу? У меня всю неделю будет танцевальная недостаточность в организме. Нет, поедем в Ашдод. Ничего за неделю не закончится.
– В Ашдоде негде укрыться.
– Есть где укрыться. Я, когда в прошлый раз танцевали, присмотрела. Там совсем рядом несколько кафе. В них обязательно должно быть бомбоубежище. Или арка, тоже рядом. Можно будет добежать. За сколько секунд до взрыва в Ашдоде звучит сирена? 30 или 50?
– А танцы не отменили из-за ракет?
– Сейчас узнаю. Подожди, не включай телик, тебя потом не оторвешь, я уже звоню Давиду.
Муж все-таки включил телевизор, и мне пришлось перекрикивать молодую Гурченко:
– Давид про танцы не знает. Сегодня на пляж пропустили только 150 человек, чтобы не было скопления народу. Но я нашла в Интернете телефон маркида (маркид – учитель танцев)... Алло, Шимон? Извини, что беспокою... Будут? Здорово! Спасибо, уже едем... Слышал? Не отменили! Едем! Шимон сказал, поставит «Содха». Быстрее одевайся!
«Содха» – «Твой секрет» – наш с мужем самый любимый танец. Все красиво: движения, мелодия. Когда певица Рита поет под гитару: «...Ты целовал мои губы, я была несчастна...», у меня на глаза наворачиваются слезы. И муж говорит, что у него на глаза наворачиваются слезы...
– Давай быстрее! Потом стоянку долго искать.
Но муж поставил на плиту разогревать суп. Зная, что спорить бесполезно, я просто следила за каждым его глотком... Суп, чай с конфетой, потом почему-то опять суп. Ну наконец! На целых 15 минут опаздываем, а это минимум четыре танца. И о свободных стоянках можно забыть...
Все парковочные места были свободными. Площадь, обычно бурлящая танцевальными парами, обрамленная туристами с камерами и просто зеваками – пуста. Только ветер гонял бумажки по серым плитам. Так Шимон обманул? Рядом с нами остановился фургон. Из него вылез человек с повязкой охранника. Я бросилась к охраннику:
– Скажите, танцы что? отменили?
Человек закричал:
– Цева адом!{22} Цева адом! Вам лучше побыстрее уехать.
Только сейчас я заметила, что улицы тоже пусты...
– Цева адом, – сказала я мужу. – Погнали.
– Что? – муж понял не сразу: до Реховота «грады» еще не долетали.
– Погнали, – повторила я. – Тревога. Не помнишь, у них в Ашдоде сирена за 30 секунд или 50?
Муж «вырубил» Элтона Джонса, переключившись на радио:
«...15 минут назад "Исламский джихад" вновь обстрелял Ашдод. Ракета разорвалась в черте города, нанеся разрушения и ранив двоих человек. Несколько человек впали в состояние тяжелого нервного шока...»
Война, проходившая от нас на расстоянии 27 минут автомобильной езды, вдруг подошла вплотную. В животе неприятно забурлило. Нет, кажется, это у мужа. Нет, все-таки у меня...
Когда мы миновали Гедеру, бурление в животе прошло. Дальше Гедеры они еще тоже не добрасывали.
– Теперь в Тель-Авив? – спросила я мужа, не особенно надеясь на успех.
Конечно, он уперся:
– Теперь домой. Я суп не доел. И смотри, какой ветер. Сама же потом будешь хныкать, что простыла.
Через две недели война задремала. «Грады» прекратились, остались только «касамы». Но и они, не причиняя особого вреда, разрывались на открытой местности неизвестного мне «регионального совета Эшколь».
