чтобы мне было не так жарко во сне. Мне ничего не было видно, так что я решил зажечь свет, но, когда я повернул выключатель, ничего не произошло. Тогда я позвал Дарси по имени. Она не ответила. Но порывы ветра продолжались. Я пошел к их истоку, в угол комнаты. Там меня что-то схватило и скрутило, выжимая постепенно воздух из легких. Я также ощутил мягкое, щекотное прикосновение перьев по всему телу.
– Дарси? – проговорил я на последних остатках дыхания, но перья сжались еще сильнее, и я потерял сознание, после чего, к своему удивлению, проснулся.
Солнечный свет струился сквозь окна спальни, и я понял, что скоро вечер. Я долго лежал, пытаясь успокоить дыхание, а пылинки плясали в наклонных лучах. Потом я задумался, где могла быть сейчас Дарс. Боязнь разлуки с ней перекрывала любую тревожность, которую я испытывал до сих пор. Эта боязнь тяжело ворочалась у меня во внутренностях, словно я случайно проглотил ворону, которая теперь била крыльями и пыталась выклевать себе путь наружу. Получившаяся рана отравляла все мое существо, пока ее яд не отнял у меня последние силы. Я не мог поднять руку или оторвать голову от подушки. Ни одна мышца в моем теле меня не слушалась, пока наконец ко мне не явилось спасение в виде Эли, который ворвался в дверь этажом ниже, радостно вопя:
– Мистер Гудгейм! У меня для вас столько всего интересного!
Темные чары рассеялись, и я сел в постели и крикнул в ответ:
– Обязательно! Иду!
Потом мы сидели на диване в гостиной, и Эли показывал мне, как они с Тони зарисовали каждую сцену нашего будущего фильма в большом альбоме. Передо мной словно предстал подробный комикс, который разворачивал повествование кадр за кадром. Эли болтал, как пулемет, размахивая руками и время от времени нанося сокрушительные удары подушке, которая поселилась в углу нашего дивана. И чем дальше я его слушал, тем больше мне в голову приходила мысль: «Как можно не любить этого мальчика?»
– Все в порядке? – вдруг спросил он, и тут я понял, что уже некоторое время не реагирую на окружающее, и тогда я улыбнулся и кивнул.
Он улыбнулся мне в ответ и продолжил свое повествование, а потом повторил его от начала до конца, когда Джилл появилась со смены и принесла макароны с курицей и сыром в томатном соусе на ужин. Мы вымыли посуду, потом все втроем некоторое время перекидывались летающей тарелкой во дворе, а потом Эли решил заняться «чил-аутом», а мы с Джилл пошли качаться, сидя рядом в любимом гамаке Дарси, где я и объявил Джилл, что она официально назначена на роль Сары.
– Значит, Сандра тебе отказала? – уточнила она, и тут я объяснил Джилл, что из гуманистических соображений считал себя обязанным по крайней мере предложить Сандре тот целительный эликсир, которым наш фильм являлся, но из соображений художественных был рад, что мэра Мажестика будет играть такая умная, одаренная и прекрасная женщина, как Джилл. Было видно, что моей лучшей подруге это понравилось, потому что она немедленно принялась раскачиваться в гамаке, болтая ногами.
Через полчаса или около того Джилл начала зевать, и я сказал ей, что тоже чувствую себя усталым, после чего удалился к себе в спальню и написал Вам это письмо.
В заключение считаю должным уведомить Вас, что возможность Вашего участия в нашем фильме официально и бесповоротно более не существует. Съемки начинаются завтра, и отбирать роль юнгианского психоаналитика у Исайи было бы теперь просто нечестно, поскольку ему уже подобран костюм, он аккуратно посещал все собрания и читки и так далее. Он также часто отводит меня в сторону от прочих Выживших и в каком-нибудь укромном уголке касается своим лбом моего, смотрит мне в глаза и сообщает, что гордится мной.
После чего с размаху хлопает меня по спине и возглашает:
– Благодарение тебе, Господи, за то, что есть такие люди, как Лукас Гудгейм! А-а-аминь!
Меня это всегда смешит, потому что это «аминь» он как бы выпевает, показывая всему миру, что он и в самом деле настолько же счастлив внутри, как это видно снаружи.
Мне очень повезло, что я живу в городе Мажестик, окруженный такими добрыми людьми.
Ваш самый верный анализируемый,
Лукас
15
Дорогой Карл!
Мне хотелось рассказать о первом съемочном дне, наполненном событиями до отказа, но прежде, чем перейти непосредственно к этим забавным подробностям, мне необходимо поделиться с Вами одним своим недавним сном. Надеюсь, Ваш аналитический подход поможет моей Личности обрести равновесие.
К сожалению, вынужден признаться, что после трагедии я перестал обновлять дневник сновидений, который Вы велели мне вести. Забросил я его в основном потому, что предпочитал по ночам проводить время с окрыленной Дарси, а в пробужденном состоянии смотреть сны невозможно. Жена моя, к сожалению, до сих пор числится в рядах пропавших без вести, так что теперь я страдаю бессонницей по причине тревоги о ее местонахождении. Если ангел не хочет, чтобы его нашли, найти его невозможно, так что тут ничего не поделаешь, верно? Я изо всех сил стараюсь проявлять терпение и сохранять спокойствие, в уверенности, что наша с Дарси любовь превозможет любые преграды.
Но вернемся к моему сну, которым подсознание одарило меня в ночь перед началом съемок фильма ужасов, сразу после того, как я закончил предыдущее письмо к Вам.
Во сне я вернулся в третий класс школы. Идет контрольная по математике, и к моему ужасу, ответ в каждой задаче – тринадцать. Я все проверяю и проверяю вычисления, но каждый раз выходит именно тринадцать, что, конечно же, совершенно невероятно. Я начинаю подозревать, что мне дали какой-то особый, индивидуальный вариант, чтобы вывести на чистую воду тех, кто попытается у меня списывать, потому что никто из одноклассников не проявляет признаков озабоченности. Я пытаюсь подглядеть в ответы сидящих рядом. Ни у кого мне не удается увидеть ни единого числа тринадцать, и мне становится ясно, что контрольную я завалю.
– Лукас Гудгейм! – раздается голос учительницы, миссис Фаланы. – Вынь глаза из работы своих товарищей и давай сюда свой листок!
Все остальные ученики немедленно в один голос затягивают: «Фу-у-у-у-у!», как хор в древнегреческом театре, сопровождая меня, с повешенной головой и листком в руке, в путешествии к доске.
Достигнув стола миссис Фаланы, я протягиваю ей листок, исписанный числом тринадцать, а потом поднимаю глаза и вижу перед собой голый скелет. Казалось бы, это должно привести меня там, во сне, в ужас,
