некрашеного хлопка. Сэндри надела его и вошла в большую палатку.
Та имела тканевый пол, была надёжно закреплена на скале и не имела никаких отверстий кроме входа. В центре стоял стул, рядом с ним — стол, на котором покоилось большая, неглубокая железная чаша. Рядом с ней выстроились бутылки с безмагией. Около стула находилась деревянная стойка с отверстиями, в которых были закреплены шесть длинных катушек. Также Сэндри заметила ящик, в котором будет храниться её сеть: он был сделан из чёрного дерева и был заколдован для защиты, как и всё остальное.
По краю палатки были равномерно размещены круглые хрустальные шары, испускавшие одновременно свет и тепло. Лицезрение их вызвало те же чувства в душе, что и травы Розторн с Браяром. Шары были изготовлены прошлой зимой Трис и Даджей: Трис заставила хрусталь светиться, а Даджа — излучать тепло. Кто-то здорово постарался, чтобы сделать это место уютным. Что-то подтолкнуло Сэндри коснуться своей магией ткани, из которой были сделаны палатка и пол. Ткань была соткана Ларк; знаки и масла, покрывавшие материю и защищавшие её от сырости, были её собственные.
— Спасибо, Ларк, ‑ прошептала Сэндри.
Приложив руку к клапану, закрывавшему проход в маленькую палатку, она произнесла «Запереть». Маги Спирального Круга установили защитные заклинания — такие же, какие она сделала для Паско и Язмин, и вложили в них больше силы, чем могла в данный момент себе позволить сама Сэндри. Как только она произнесла ключевое слово, «Запереть», клапан слился с тканью стен, а защитный контур оживлённо вспыхнул. Ей пришлось завесить взгляд ещё одной магической вуалью, чтобы не остаться полуслепой.
— А теперь — самое сложное, ‑ пробормотала она, но предстоящее почему-то уже не казалось столь страшным, как вчера. Розторн, Браяр, Трис и Даджа, все они были вокруг неё; Ларк присутствовала в самой палатке и держала стражу снаружи вместе с герцогом. Маги Спирального Круга изо всех сил старались придать этому месту форму, подходящую для сложных заклятий. Потратив на это так много времени, сил и энергии, они фактически сказали этим Сэндри, что верят в неё.
«Не трать времени зря», ‑ сказала она себе, беря бутылку. «Во внутренней Цитадели Герцога сейчас пятнадцать детей. Что бы их родители, дяди и троюродные братья ни сделали, они не заслуживают того, чтобы из-за этого умирать, и ты им не дашь. Ты всё сделаешь правильно, вот и всё».
Она сломала восковую печать на бутылке, вытащила пробку, и перевернула бутылку вверх дном над железной чашей. Оттуда подобно вязким чернилам потекла тьма. Одной бутылки хватило, чтобы заполнить чашу.
Ранее Сэндри прицепила к своему веретену кусок некрашеной, очищенной хлопковой нити. Она называлась ведущей и крепила новую нить во время прядения. Теперь Сэндри взяла веретено и взяла ведущую нить во вторую руку.
— Боги в помощь, ‑ прошептала она и погрузила руку в чёрное содержимое железной чаши.
Безмагия с готовностью прилипла к её очищенной коже. Она ползла по руке, ища промежуток, в который она могла бы забраться. Сэндри содрогнулась.
Глубоко вздохнув, приказав себе не думать о том, насколько отвратительна была безмагия на ощупь, Сэндри ущипнула безмагию и потянула на себя. За её рукой потянулась тонкая прядь. Наложив её на хлопчатую ведущую нить, Сэндри с выработанной опытом сноровкой закрутила их. Они свились вместе. Далее Сэндри закрутила веретено, заставив его постоянно вращаться. Изгиб в закрученной нити из хлопка и безмагии прошёл вдоль тёмной пряди, скручивая её ещё сильнее, делая её прочнее, толще.
В какой-то мере прясть было легко. Ей не нужно было беспокоиться о том, что тёмный шнурок порвётся: одна частичка безмагии всегда стремилась присоединиться к остальным. Ей не нужно было останавливаться, чтобы приложить ещё не спрядённую тьму к той, которую она уже спряла, как она делала бы с настоящими волокнами. Пока в чаше было тёмное озерцо, ничто текло через её руку. Как только чаша опустела, Сэндри сняла сплетённый шнур с веретена, намотала на катушку и поставила ту обратно в стойку. Затем она вылила в чашу следующую бутылку, вытянула волокно и снова начала прясть.
Сложность была не в этом.
Безмагия алкала её. Прощупывала её кожу и пальцы под ногтями. Пыталась выползти из рук на грудь, ища её лицо. Сэндри ощущала себя одетой в перчатки из безмагии — холодной и склизкой. По мере работы она начала думать, или безмагия заставляла её думать, о том, чтобы бросить всё, прилечь и отдыхать до утра, ни о чём не думая. Безмагия обещала, что не нужно будет беспокоиться о деде, об обучении Паско, о далёких друзьях. Чего стоили люди, если тени рано или поздно всё равно заберут их? Тьма хотела внушить ей, что достаточно было лишь поддаться на уговоры.
Сэндри поймала себя на том, что задумалась, и стряхнула впитавшуюся было в её кости апатию. Накалив свою магию добела, она пропустила её через своё тело, изгоняя тени. Она стала вкладывать больше сил в прядение, закручивая тьму настолько плотно, чтобы у той не оставалось ничего, чем она могла бы воздействовать на Сэндри.
Завыл ветер. Стены палатки хлопали, борясь с магическими креплениями, удерживавшими её на скальной платформе. Несмотря на согревавшие палатку шары, проникавшие внутрь сквозняки вызывали у неё дрожь.
«Что если она утечёт?» ‑ внезапно запаниковала Сэндри. Что если эта дрянь просочится сквозь скалу, впитается в землю? Она растечётся. Отчаянная беднота из Топи сдастся и умрёт от голода, перестав заботиться о том, чтобы кормить себя. Сэндри почти могла видеть эту картину: младенцы, одиноко плачущие в колыбелях; вяло зовущие старики, которым никто не приходит на помощь. Горящие дома, которые никто не беспокоится потушить. А безмагия ползёт к Спиральному Кругу, протекает через стены, просачивается в воду…
«Ох, да хорош воображать, Герцогиня!» ‑ Сэндри услышала Браяра, как если бы он стоял перед ней. «Это взаправду, или просто эта дрянь заставлять тебя так думать?»
«Заставляет думать», ‑ ответила Сэндри и проснулась. Её веретено упало на пол. Пока она грезила о бедствиях, веретено раскрутилось в обратную сторону, распрядя всё, что она успела сделать с безмагией из бутылки, с содержимым которой работала в тот момент. Сэндри зарычала и рывком бросила ползавшие по её руке тёмные пятна обратно в железную чашу. Сделав несколько глубоких вдохов, она собралась и начала заново.
По палатке стучал дождь. Стены немного посветлели. Заря уже миновала, но в этот день, когда она не отказалась бы от солнечного света, небо по-прежнему было застлано тучами. Сэндри закончила ещё одну бутылку. Оставалась последняя.
Когда она приступила к последней чаше, начались грёзы наяву. Герцог Ведрис,
