и уткнулась в них лбом. Меня трясло от отвращения к себе самой. Сергей поднялся на локте и долго смотрел на меня, а потом протянул разочарованно и с горькой обреченностью:
– Поня-ятно…
– Что тебе понятно? – резко спросила я.
– Да брось ты, – усмехнулся Сергей. – Не надо меня жалеть. Думаешь, я не вижу: урод, калека, зачем тебе такой нужен?
Он попытался подняться, но теперь я удержала его, развернув к себе, злая, несчастная, задыхающаяся от переполнявших эмоций, которые не могла выразить сразу.
– Не в этом дело, – выпалила я.
– А в чем?
В чем? Я на мгновение смешалась, а потом меня прорвало. Не помню, сколько я говорила, выхаркивая всю свою прошлую жизнь. В кровавой каше возник и шантажист-художник, и мачеха, и дом русского олигарха с его полоумными родственниками, и охранник Леха, и Змей, и недавние португальские события, и мой собственный несчастный ребенок, самая главная потеря, любимый и ненавидимый одновременно, мое выжженное нутро, вырезанная душа, кровь и сердце, оставившие самый страшный шрам и гулкую пустоту, вечную и страшную. Я все говорила и говорила, и за окном светало. Солнце просыпалось, без всякой жалости подъедая остатки сумрачного неба, розовеющего, как глупый младенец. Сергей где-то в середине рассказа подполз ко мне, прижав к груди ручищами и баюкая, а я все говорила, говорила, поначалу бурля, как кипящая кастрюля, пока голос не опускался на полутона, смазываясь, становясь монотонным и тусклым. Сергей начал целовать меня куда-то в затылок, в узел волос, шепча чуть слышно:
– Бедная ты моя. Досталось тебе.
Я повернулась и встретилась с его взглядом, черным, как ночь.
– А тебе? Ты совсем ног не чувствуешь?
Он пожал плечами:
– Да нет, не совсем. В последнее время получше, иногда даже могу двинуть ногами. Тогда, ну… Когда ты ушла, я минут двадцать их под прицелом держал, а потом Змей, падла, прыгнул, ну и… Мы сцепились, ему тогда тоже крепко досталось, но Захаров меня по башке чем-то приложил, а потом уже они меня пинали в четыре ноги, переломали все, что можно и нельзя. И все спрашивали, где мы договорились встретиться. А я кричал: кафе «Элефант», кафе «Элефант». Я ведь и сам на миг поверил, что мы там договорились встретиться, важно было себя убедить. Они тогда наш разговор слышали, ну и купились. Ты знала, что оно реально существует, а не только в кино про Штирлица? Оказалось, мы попали в яблочко. Они там тебя и ждали несколько лет, только ты не пришла. Их люди возвращались, и меня снова били, никто не верил, что такую боль можно терпеть… Я и сам не знал. И каждый раз думал: сейчас я расскажу, не могу больше, а потом – как же она без меня? Она и дня не продержится. Думал, дам тебе немного форы, потом расскажу, если невмоготу будет. А они отвязались. Захаров сказал: похоже, Серега, она и тебя кинула. Он никак не мог понять, как ты умудрилась свалить, да так, что сразу потерялась. Ну, а через пару лет его верный доберман отчалил на вольные хлеба, и стало как-то поспокойнее. Я очень рад, что ему кирдык. Он точно не выжил?
Сергей попытался достать сигареты, не вставая с места, но не дотянулся. Я подала их, закурила сразу две и одну дала ему, закашляв с непривычки. Я давно не курила. В памяти вспышками мелькнуло шоссе, лысая голова Змея, его изумление и немой вопль, ударивший в меня, когда джип вмял его в другую машину.
– Точнее не бывает, – подтвердила я. – А эти… Они больше не наведывались?
– Несколько раз приходили. Проверяли, не выздоровел ли я внезапно, не разбогател ли. Но сама видишь… Последний раз буквально пару недель назад с благотворительным жестом…
Я погладила его по ноге.
– А что врачи говорят? Есть шанс?
Сергей оскалился и со злостью выдохнул дым.
– Ты не хорони меня раньше времени, – сердито сказал он. – Я еще ого-го. Просто не было особо времени собой заняться.
– Семь лет не было времени, Сереж? – спросила я и снова погладила его по ноге. – Покажи.
– Что показать? – изумился он.
Я рассердилась.
– Не придуривайся. Снимай штаны, хочу посмотреть на твои ноги.
Он неохотно стянул с себя брюки, и я мысленно ахнула, понимая, что он сильно преуменьшил свое состояние. Ноги выглядели так, будто попали в зернодробилку, на них, худых и безжизненных, не было живого места, кожа, поросшая волосами, была покрыта узловатыми шрамами и шишками. Я была в ужасе от того, какую боль терпел этот отважный мужчина и насколько безжалостными были люди, истязавшие его. Затем я вспомнила, что одним из них был Змей, и мстительно порадовалась, что больше он ничего не может сделать ни одному человеку. Медленно, боясь прикоснуться, я провела кончиками пальцев по ногам Сергея. Он чуть заметно дернулся.
– Больно? – испугалась я.
– Нет, – рассмеялся он. – Щекотно. Я с детства щекотки боялся. Особенно если пятки щекотали.
Я обрадовалась: значит, потеря чувствительности не настолько глобальна. В Швейцарии есть отличные клиники, там за хорошие деньги на ноги поставят даже мертвого, а деньги у меня есть. Я была готова потратить все, что лежало на моих счетах. Повернувшись к Сергею лицом, я провела обеими руками по его ногам, от коленей к бедрам, медленно, внимательно наблюдая за его реакцией.
– А так? – вкрадчиво спросила я.
Он на миг закрыл глаза, а потом простонал сквозь зубы:
– Что ты делаешь? Ты же не можешь…
– Заткнись и не мешай, – прервала я и уронила его на спину.
Стягивая с него трусы, я быстро выскользнула из платья, швырнула его куда-то за спину, запуталась в лифчике, двумя пальцами стащила трусики и легла сверху, прижавшись к его горячей коже. И в этот момент мы молча вцепились друг в друга, под этим низким деревянным потолком с одинокой лампочкой, не заботясь, что с улицы могут заглянуть и все увидеть, жадно пробегая и ощупывая друг друга сухими губами в шорохах и звуках раннего утра, поначалу боясь застонать или вскрикнуть, пока это не стало слишком глупым. В ушах гулко билась кровь, совпадая с ритмом, в котором пылали два наших разгоряченных тела. Я сухо вскрикнула, когда он вкрадчивыми толчками вошел в меня, и крикнула громче, когда он ударил в меня всем телом, застонав вместе со мной от боли и блаженства, и дальше, став хозяином положения, он просто вел меня за собой, заставляя застарелых призраков корчиться и умирать во вспышках яркого экстаза. И больше не было сомнений в том, что нужно было
