— Глубокое декольте, тонкие ткани, и много, много блёсток, много перьев, такой я тебя вижу. — Ворковала Лилит, — Роскошь, шик и немного эпатажа. Что скажешь?
— Прекрасно, — промямлила я.
От Лилит я выходила с чувством, что меня укачало тканью и бесконечными примерками. Я шла по торговым залам «Филимона», уставшая, одуревшая от этого богатого делами дня. И это было даже хорошо, я, наконец-то, не думала о Климе. Дело осталось за немногим — надо было хорошо спеть, надо было разучить все танцы, которые мне предстояло станцевать на сцене, надо было каким-то образом выправить свою репутацию, надо было вести себя так, чтобы Эбрел на меня не сердился.
… И словно в насмешку над этими мыслями, мимо меня буднично проехал вазон с ярлыком «цветы Зегзицы». Это было как удар под дых. Да, это был просто плоский робот-погрузчик с упаковкой цветов и название «Зегзица» вовсе не означало, что Клим где-то рядом, «Цветы Зегзицы» были крупным поставщиком растений, ничего удивительного в том, что в «Филимоне» появились цветы этой фирмы не было. Может, эти цветы вообще были здесь без персонала, может быть их вообще расставлял робот. Всё это было так, но от одного вида этого вазона мне стало нехорошо, и я вынуждена была сесть. А злополучный вазон уезжал от меня куда-то вдаль.
Однако, я быстро взяла себя в руки. Потому что никто не сделал для меня столько, сколько Эбрел, и только об Эбреле мне надо было думать. Мне надо было просто встать и уйти из «Филимона», а дома заняться повторением гамм и прослушиванием музыкальных произведений, которе подобрал для меня учитель Болотов. Мне надо было заняться делом. И я решительно поднялась со своей кушетки.
Но судьба мне совсем, совсем не благоволила. Я не прошла и двух шагов как услышала:
— Роза Озирия, Сантори Аллоз…
Голос шёл из пустого павильона, отгороженного от холла «Филимона» филигранной перегородкой. Кто-то перечислял названия сортов роз, и я точно знала кем был этот «кто-то». Этот голос мне было ни с чем не спутать. Это был Клим. Я приблизилась к перегородке, поверхность которой складывалась из перевивающихся полосок металла, мельком глянула внутрь, и тут же отошла.
Это действительно был Клим, он всё ещё был очень худым, рабочая куртка болталась на нём мешком, но это точно был он. Он стоял и читал с планшета названия цветов, а робот перед ним указывал ему на названные растения. Я не увидела лица Клима, только его красивый профиль — и тут же торопливо отошла. Я ушла домой. Ушла с мыслью, что это не может быть простым совпадением, что не может быть такого, что Клим, которого я так старалась забыть, вдруг оказался на Венере спустя всего пару недель после того, как я от него уехала. Неужели Клим решил меня преследовать, неужели он решил меня добиться?
И я не знала, что мне чувствовать по этому поводу.
46. Встречи и расставания.
«Дорогая Фелиция! Ты совершенно напрасно беспокоишься обо мне, у меня всё в порядке. Совершенно точно в порядке, совершенно точно..» И дальше шло штук двадцать словосочетаний «совершенно точно», написанных нервным, всё боле и более ухудшающимся почерком — под конец это были совсем уже неразборчивые каракули. И в самом конце была подпись «Севелен». Очевидно, это был черновик не отправленного письма. Полиция забрала почти все вещи Севелена, а то, что не взяла полиция, вывез Эбрел. Остались только книги — Эбрел сказал, что пока не решил, что с ними делать. И в одной из книг я нашла этот смятый, а затем вновь разглаженный листочек, и обрывок фотографии, на котором Севелен был запечатлён рядом с Фелицией. Не думайте, что я собиралась читать книги Севелена. Все они имели сугубо научное содержание, и я не открыла бы их даже от самой большой скуки. А скучно мне вовсе не было — утро я провела в главном концертном зале агломерации Венеры, разучивая под руководством хореографа танцевальные па, а после была ещё одна изматывающая репетиция — на этот раз с Болотовым. Еа самом деле я так устала, что проходя в дверь, не вписалась в поворот и толкнула стоящий рядом антикварный стеллаж. Он качнулся, лежавшие на нём книги посыпались, тоненькая ваза, стоявшая на самом верху, полетела вниз. И между осколков я увидела эти два листочка бумаги, начало письма, и обрывок фотографии. Странно, что полиция до них не добралась. На мой взгляд оба этих листочка представляли интерес.
— Воюешь? — спросил, входя, Эбрел.
Он пришёл за пятнадцать минут до этого, чтобы проверить, как продвигаются репетиции. И до того, как я уронила вазу, он сидел в гостиной вместе с господином Болотовым, обсуждая грядущий концерт.
— Я случайно толкнула стеллаж, — сказала я, глядя на Эбрела снизу вверх.
— Я любил эту вазу, — сказал мне он.
Я знала, что Эбрел очень любил антиквариат. Я видела фото его квартиры — она больше напоминала музей, чем частное жилье. Его любовь к старинным редкостям не могло поколебать и такое экстраординарное событие, как взрыв звездолёта, даже с разрушенной, разваливающейся «Валькирии» Эбрел умудрился вынести несколько сумок редкостей. Я знала об этом из газет.
— Прости, — я поспешила извинится перед Эбрелом, — ты видел? — Я протянула ему письмо Севелена.
— Смотри, Севелен пишет какой-то Фелиции. Наверное, это Фелиция Сеславина? Дочь Василия Сеславина, с Урана?
— Да, это она, — кивнул Эбрел, — Какое-то время они переписывались. Полиция изъяла все её письма.
— Здесь и фотография есть.
Эбрел взял в руки обрывок фотографии, и усмехнулся.
— Севелен, бедняга, — сказал он, — никогда не был любимцем женщин. Ему надо было не над вечной молодостью работать, а над чем-нибудь вроде вечной мужественности.
Эбрел был прав, рядом со статной, фигуристой Фелицией, тощий Севелен смотрелся жалко.
— Убери это, — сказал мне Эбрел, — для полиции ничего интересного здесь нет.
— А кто стоял с той стороны? — спросила я, указывая на рваный край фотографии.
— Я стоял. Я тогда думал женится на Фелиции.
Я ещё раз посмотрела на фотографию, и мне пришла в голову интересная мысль.
— А Севелен не мог попытаться убить тебя из ревности? — спросила я Эбрела, — может, он ревновал Фелицию к тебе?
— Не знаю. После того, как мы с Фелицией расстались, она какое-то время встречались с Севеленом. Но он тоже её бросил.
— Почему?
— Не знаю, — жёстко сказал Эбрел, — Не спрашивал.
Эбрел взял фотографию, недописанное письмо, и положил их обратно в книгу.
— Позови лакея, пусть все уберёт. А тебе надо на примерку в «Филимон». Лилит сказала что ты вчера не пришла.
Я действительно пропустила последнюю примерку, я не хотела идти в «Филимон», ведь павильон, в котором работал Клим, находился совсем рядом с мастерской Лилит.
— Я решила пока не ходить на примерки, — сказала я Эбрелу.
Я не хотела сталкиваться с Климом. И он, как ни странно, тоже меня не искал. Прошло три дня с тех пор как я слышала его голос в «Филимоне» — и он не искал меня.
