в полумраке полупустая склянка с золотой жидкостью. Лесьяр быстро убрал ее, перекинул шнурок через голову и спрятал под рубашкой.
– Садись, у меня тут сухари припасены да оленина вяленная. Не ахти что, конечно…
Они ели молча, смотрели на горящие уголья, думая каждый о своем. Неждана опустилась у очага на колени, тихо заплакала:
– Неужели я не смогу спасти ее?
В груди Лесьяра жгло. Он хмурился, пытаясь понять – надо ли говорить княжне, что Жница отозвалась на свое имя, да и ее, Неждану, помнит? Решил, что – нет: никто не знает, удастся ли излечить Жницу, или придется опрокинуть ее в мир мертвых как есть. Будет Неждана знать, что мать в Жнице еще жива, дрогнет – он бы сам дрогнул, окажись он на ее месте. А потому решил сберечь, промолчал.
Опустившись на колени рядом с девушкой, он осторожно привлек ее к себе, положил голову на свое плечо. Она прижалась к нему щекой и плакала – горячие слезы капали на грудь, оставляя темные пятна на рубахе. Юноша гладил ее по голове, по спине, надеясь, что Неждана успокоится раньше, чем их обнаружит Жница.
– Полно те, полно, – шептал, убаюкивая.
Задумавшись, он смотрел сквозь костер в темноту: в угольях плавилась, сверкая, акханда.
Он очнулся, почувствовав, что Неждана смотрит на него – ее дыхание обжигало кожу на шее.
– Что?
– Мне так хорошо сейчас… Спокойно.
Признание, которое заставило Лесьяра удивиться – бровь изогнулась дугой, снисходительная усмешка искривила губы.
– Да уж, лучше не бывает, – протянул со вздохом.
– Нет, я не об этом… Хорошо, что очаг горит, что тихо, что ты рядом. И твоя рука на моем плече.
– Убрать? – Последнее замечание было сказано странным, неопределенным голосом и обескуражило аптекаря.
Вместо ответа девушка подтянулась и коснулась губами – еще горячими и влажными от слез – его щеки. Будто плеснула на грудь кипятком – стало жарко. Лесьяр, с удивлением читая смуту, что творилась в глазах Нежданы, снисходительно улыбнулся и свободной рукой погладил висок девушки, заботливо заправил за ухо выбившуюся из косы прядь. Пальцы замерли на обнаженной шее.
– Не делай того, о чем пожалеешь, княжна.
Взгляд девушки стал тяжелым.
– Отец хочет избавится от меня, всегда хотел… Редко дома бывал, а когда приезжал, говорил со мной, будто повинность отрабатывал… – ее взгляд потемнел от затаенной обиды.
– Но у тебя он есть, отец, – Лесьяр вздохнул и посмотрел с укоризной: он бы дорого заплатил, чтобы его отец перемолвился с ним хоть словечком.
Девушка замерла.
– Мне страшно, – Неждана, отринув страх и скромность, приподнялась на локте, потянулась к нему: – Поцелуй меня, как там, у дома Яги… Хочу снова почувствовать себя живой… Нужной…
– Неждана, – он позвал тихо, мягко отстраняясь и надеясь, что девушка одумается.
Почувствовав отчуждение, та отпрянула, в одно мгновение заледенев, Лесьяр едва успел перехватить ее руки и потянуть к себе и опрокинуть на свою грудь. Она попробовала вырваться, ударила кулачком по плечу, уворачиваясь от поцелуя. Не удалось – юноша ловко обхватил ее голову, приник к губам – соленым, впился жадно. Лесьяр видел только ее горящие глаза, чувствовал только ее тепло, которым хотел обладать снова… как тогда. Прижимая девушку к себе, он пил остатки ее решимости, ощущая, как становятся мягче и податливей девичьи плечи, с какой негой отзываются ее губы на требовательные и такие нетерпеливые теперь ласки, как ее дыхание сливается с его. Оно пахло тоской и скорбным одиночеством, как полынью.
– Не отпускай меня, – прошептала, когда высвободилась из его объятий, задыхаясь. – Прошу…
Девичья грудь поднималась высоко, с губ срывалось тревожное и трепетное дыхание, от которого мутнели мысли в голове, рассыпались, смешиваясь с дымком растекающегося вокруг огня упускаемого времени-акханды. Лесьяр хотел запомнить этот миг – тепло разгоряченного поцелуем тела Нежданы, ее взгляд и блуждающую улыбку. Он любовался изгибами гибкого и сильного стана, изящной красотой шеи, нежной припухлостью полураскрытых, истерзанных его голодной лаской губ.
– Лю́бая моя, – прошептал, сам не ожидая, с какой нежностью сказанное отзовется в груди. Можно ли верить в то, что разгоралось сейчас внутри – он не знал, но был уверен в другом – оно останется с ним навсегда.
Неждана, в одно мгновение будто протрезвев, привстала – Лесьяр пожалел, что неосторожным признанием спугнул ее, прикрыл глаза, сделав вид, что ничего не говорил и надеясь, что княжна решит – показалось. Но та села удобнее. Забравшись к нему на колени, прошептала.
– Я знаю, чего ты боишься, – ее локти уперлись в его плечи. – Я тоже того боюсь.
Лесьяр положил ладони на бедра девушки, открыл глаза – Неждана была прямо перед ним, смотрела призывно. Он безмятежно улыбнулся:
– Я ничего не боюсь, ты же знаешь, я – аптекарь… От всего знаю снадобья.
– Мы не ровня, – перебив его, жарко отозвалась Неждана. – Отец никогда бы не дал дозволения на нашу свадьбу, но… – тут девушка задумалась, на мгновение отвела помутневший взгляд, выдохнула обреченно, – но тут есть кое-что, что может его заставить.
– И что же это? – Лесьяр хотел дотронуться до нее, вот такой – подчеркнуто серьезной, хотел поцеловать подбородок, пощекотать кончиком языка чуть вздернутые уголки губ, хотел ласкать до одури, до звона в ушах.
– Я – нелюбимая дочь, от которой торопятся избавиться. Если я окажусь еще и порченная, то никому, кроме тебя меня не отдадут, – она посмотрела с вызовом.
Лесьяр продолжал улыбаться, чувствуя, как, превращаясь в гримасу, а улыбка гаснет на его лице, как отражается в девичьих глазах глухой решимостью.
– Порченная? – Он аккуратно высвободился из-под Нежданы, перекатил ее, усадив рядом. – Вот, значит, как…
Девушка покраснела:
– Ты сказал только что, что любишь… И я подумала, мы можем сделать вид, что… знали друг друга давно, что… – она задыхалась, – ты… Что мы… Не говори, что ты не понимаешь, о чем я!
– Понимаю, – Лесьяр кивнул. Подбросив в очаг несколько веток – те сразу занялись, окутав тесную комнатенку горчично-пряным ароматом. Юноша встал, направился к выходу из дома. Уже протянув руку к двери, обернулся. Посмотрел пронизывающе остро: – Только ты будешь моей или по праву, или никак. Лесьяр Городец никогда не будет вором, и это знают все в Аркаиме…
41
– Скорее, скорее надо, – дружинники, перемазанные кровью своих товарищей, пылью и потом, торопились из леса. На опушке они оставили под охраной пары воинов коней, и сейчас торопились к ним. Что это за тварь на них напала, они не знали, даже вспоминать о ней побаивались – как бы не навлечь беду.
Княжич стонал. На груди, медленно пропитывая кафтан кровью, растекалось темное пятно.
– Как бы не помер княжич, – бормотал старший дружинник.
Ему никто не ответил.
Добравшись до опушки, они торопливо перевязали княжича, усадили в седле, закрепили, и, подхватив коня под уздцы, оглядываясь, будто воры, поторопились к ближайшему жилью.
42
Князь Олег, приехав из Аркаима, спешился. Передав поводья уставшего коня конюху, подошел ближе, рассматривая, как идет работа по ремонту поврежденного крыла княгини. Старший служка, Артемий, поторопился к нему, доложил:
– Кровлю наладили уж, карниз мастера заменили, так что еще пару дней и все будет как новое.
– А стена что? – Олег кивнул на фрагмент выломанный стены из спальни Чернавы.
– Там венец перебирать придется, но я уж вызвал плотников, что твой теремной дворец, княже, апосля́ прошлогодней бури и пожара ремонтировали, к вечо́ру будут. А уж как сделают, так и доложу тебе…
– Добро́, – князь вздохнул, направился к крыльцу, но заметив у него черного волхва, замедлил шаг.
– Все гуляешь, княже, – сварливо отметил Черновец, когда Олег поравнялся с ним. – По грани ходишь, по тонкой тропочке над пропастью…
Олег посмотрел на волхва исподлобья, тяжело вздохнул, но спорить не стал, проговорил устало:
– А ты все сердишься, волхв…
Старик нахмурился:
– Страшную тварь, выше деревьев видели у терема твоего, вся округа в страхе… Помни, князь, как пойдет первая кровь, не отмажешься, – старец выставил вверх указательный палец, угрожающе покачал им. В глазах – неистовая жажда крови.
Олег прищурился, усмехнулся:
– Ты, волхв, будто мечтаешь о ней… А может, тварь эта, которую якобы
