в зале недостаточно чисто и светло. Пусть растащено все золото, истлели портьеры и искрошились разбитые мраморные плиты на полу. Пусть осыпается штукатурка, а сквозь щели крыши завывает ветер. Такие мелочи не смущали мачеху.
Сидя в старом кресле она закрывала глаза и видела перед собой великолепие замка. Слуг в дорогих ливреях, распахивающих перед благоухающими дамах в атласных платьях хрустальные двери, оркестр на белом балконе второго этажа. Галантные кавалеры, рассуждающие о политике королевства. Сияние тысяч свечей в золотых канделябрах и зеркала. Повсюду зеркала…
В своих воспоминаниях она не услышала, как кто-то подошел к ней сзади. В другое время, слуга известил бы ее о визите гостя, но сейчас все немногочисленные лакеи заняты работой, и сделать это просто некому. К тому же, этот гость соблюдал осторожность и тишину. Он пробрался незамеченным, и выжидающе замер за креслом мачехи.
— Вы вызывали меня, миледи? — сказал он низким приятным голосом, от которого обычно млеют девичьи сердца.
Охотник.
Мачеха открыла глаза и сделала знак рукой приблизиться.
Этого гостя она ждала весь день. И реверансы были только лишними.
— Ни Волк, ни тролли до сих пор так и не поймали собаку, — сказала она. — Кто-то испытывает мое терпение.
— Они ни что в сравнении с вами…
Мачеха не без интереса изучала его лицо. Сколько они не виделись? Два столетия, три… Охотник не изменился. Вся та же подтянутость фигуры, тронутые сединой волосы стянуты в пучок, чтобы не мешали при выслеживании добычи. Глаза глубокие и сосредоточенные. Словно, ищущие кого-то.
— Почему я не вижу их в моих зеркалах? Что-то затуманивает мое зрение. Они где-то близко… Они плыли по реке и должны пройти через твой лес.
— Я найду их, — без лишних расспросов сказал Охотник. — никто не спасется от Охотника.
Наклонившись, он коснулся губами тыльной стороны ее ладони, затянутой в черный бархат перчатки. А потом не прощаясь вышел…
— …и манеры у него остались все те же, — отметила про себя Мачеха, опять погружаясь в свои раздумья.
111.
Для Волка это утро началось с занятия аутотренингом. Необходимо было полностью расслабиться, забыть все свои проблемы и желания, глубоко дышать и повторять волшебные с точки зрения психологии, а не сказки слова.
Утренняя прохлада, пение ранние пташек, молчание вековых сосен — всё способствовало тому, чтобы занятие протекало с точностью до инструкции из учебника «Перестань ругать себя».
— В каждом аспекте своей жизни я стремлюсь к счастью и полноте ощущений. Каждый день я становлюсь все лучше. И восприимчивее к женским потребностям. Я прислушиваюсь к своим эмоциям и нахожу умиротворение с самим собой. И…
Здесь Волк забыл слова, мозг стал лихорадочно их отыскивать в темных закоулках сознания, а тело заметалось в поисках книги. Прощай, умиротворение!
Хорошо, что книжка лежала у его ног, да еще и нужная страница была заложена засушенным цветком.
Пробежав словами текст, Волк продолжил:
— Я чувствую полнейший покой и безмятежность…
Ничего себе покой, если слова забываются и настроенный ритм сбивается. Сейчас еще и канал закроется, а с ним космическая энергия рассеется.
— …могу управлять… всеми… своим… желаниями!
Последняя фраза далась ему крайне тяжело. И дело было не в памяти. Дело было в Тони, который сидел неподалеку на бревне и поджаривал бекон. Точнее, не поджаривал, тот сам по себе скворчал на сковороде, испуская щекотавшие нос ароматы.
Волк попытался не думать о беконе, но запах прочно засел в его голове и исчезать под воздействием психологических заклинаний не собирался.
— Тони! — Заорал Волк сразу по нескольким причинам: тот мешал ему самосовершенствоваться, не следил за процессом жарки, и мог погубить их завтрак. — Я чувствую запах паленого!
Энтони не шелохнулся. Со стороны он был похож на известную скульптуру мыслителя, безвозвратно ушедшего в свои глубокие думы. Напротив Тони на маленькой деревянной тележке стоял золотистый (теперь в истинном значении этого слова) ретривер. Так они и смотрели друг на друга, а бекон в то время шипел и грозился обуглится.
В два прыжка Волк подскочил к походному костру и избавил сковороду от лизавшего ее дно пламени. Следующее избавление получили сами кусочки бекона, перекочевавшие со сковороды на импровизированный столик.
— Мне так плохо, — не отрываясь от созерцания пса из золота сказал Тони. — Ты только посмотри на него…
— Это обычное заклинание золотой рыбки. Это следовало ожидать!
— Но я же убил его! — воскликнул Энтони и Волк увидел в его глазах слезы.
Волк равнодушно выложил бекон на хлеб. Еще минута и они жевали бы хлеб без бекона:
— В любой момент ситуация может измениться. Не надо так расстраиваться. Не забывай, Энтони, что ты в сказке. На твоем месте я бы не стал за него переживать.
— Тебе легко говорить. Это не ты его убил…
Волк хотел снова возразить, но к ним подошла Вирджиния. Выспавшаяся, собранная и готовая продолжать поиски гнома с зеркалом.
— Почему вы до сих пор сидите? Я же просила вас собраться? — спросила она.
— Мы делаем сэндвичи, — отмахнулся Волк. Разве может быть сейчас хоть что-то важнее еды?!
— Зеркало от нас все дальше и дальше! — возмущалась девушка. — И если мы потеряем эту ниточку, то никогда не вернемся домой!
Знакомые штучки. Если что-то идет не по плану барышни… Ну, принц не спешит к ней на белом коне, туфелька не подходит — они сразу в слезы. Для этого чудесного утра хватит пока и укоряющего себя Тони.
— Съешь лучше бекон на завтрак, Вирджиния, — предложил он. — Ничто так не дразнит с утра мои ноздри, как бекон. Маленькие свинки со своими скрученными хвостиками… Это настоящий бекон с раскаленной сковородки!
Тони с унылом видом передал дочери бутерброд, второй взял себе. Увиденное помешало им дожевать начатое и отбило всякий аппетит.
Волк набросился на сэндвич, как хищник на газель и стал его терзать зубами, отрывая большие куски. При этом он рычал и неприлично чавкал.
Вспомнив, что Волк и есть хищник, Вирджиния пообещала себе больше не удивляться его… волчьему аппетиту. Но на всякий случай поспешила покинуть место его трапезы. Вдруг он опять озвереет, и наброситься на нее, как тогда в нью-йоркской квартире бабушки.
112.
Основательно и плотно позавтракать Волку не дали. И сейчас, когда они трое шагали по лесной дороге, достаточно широкой и для телеги и для кареты, он незаметно от остальных жевал шестой бутерброд.
Вирджиния радовалась хорошей погоде, лесной тишине и свежести и думала о Нью-Йорке. Интересно, как там на ее работе. Люк, старина Берни, подружка Кэнди… Все они остались где-то очень далеко.
Она поймала себя на мысли,
