рыбы, ванили, кориандра.
– Начнем с тартара из дорады, манго и помидоров, – громким голосом объявляю я. – Леония, подготовьте мне эти манго! Августина, дорада!
– Есть, шеф!
Пейо бросает на меня взгляд. Его мозг работает на полных оборотах, как и мой.
– Гаспачо…
– Кабачки?
– С куркумой!
Он в свою очередь исчезает в кладовке. Напряжение вгрызается в виски. Что до десерта, бледный до синевы Базилио смотрит на потухшую плиту.
– Мои суфле…
Я вспоминаю, с каким неистовым упорством он совершенствовал последние дни свои десерты. Но все они требуют плиты или как минимум кастрюли, кипящей на огне.
– Сырое, Базилио. Нам нужно сырое. Никакой варки. Я знаю, на что ты способен. Покажи им, чего ты стоишь!
Базилио на мгновение замирает, глядя на меня. Потом его лицо озаряется.
– Есть, шеф!
Он надевает наушники. До меня доносятся приглушенные звуки тяжелого рока, включенного на всю мощь. Он выстраивает перед собой сито для творога, сахар, лимоны.
– Манго готовы, шеф! – кричит Леония с другого конца кухни. – Перехожу к помидорам!
В сосредоточенности я покусываю губы. У меня в голове сменяют друг друга картинки с овощами, мясом разных видов, приправами. Я свожу воедино вкусы, заново изобретаю сочетания. К моему большому удивлению, срочность задачи и препятствия на пути обостряют творческие способности.
Взгляд в зал. Горящие свечи создают мягкую и теплую атмосферу, по контрасту с напряжением на кухне. Гости смеются, их забавляет эта обстановочка конца света. Дождь с оглушительным шумом бьет в стекла. Эчегойен поднимается из подвала с бутылками в руках. «Клуб ста» бурно его приветствует.
– Господа, от нас потребуется немного терпения!
Холод проникает на кухню через щели под дверьми. В сумраке без устали мечутся тени, освещенные лишь редкими огоньками. Мы с Пейо опять заводим наш парный танец. Я пробую, он исправляет, я придумываю, он берется за дело. Леония и Августина готовы выполнить любой приказ. Они предвосхищают команды и на редкость ловки.
– Ага! Что-то получилось!
Я бросаю ложку в раковину и тороплюсь записать рецепт. Как только блюдо получает одобрение, близняшки берут на себя его воспроизведение. Они профессиональны, как никогда. Мы идем по натянутому канату. Времени на раздумья нет. И Пейо, и я готовим на чистом инстинкте, надеясь на то вдохновение, которое владело нами в последние недели. Переделывая некоторые блюда. Изобретая другие. Карпаччо из морских гребешков по-баскски, резанец и орехи из окрестных лесов. Тартар из баскской говядины. И речи не может быть, чтобы мы сошли с пути, который себе наметили. Для вареного и сырого правило одно: возвысить продукт, отдать дань уважения земле.
Вдруг Пейо застывает. Белеет.
– Улитки!
У меня нет времени, чтобы понять, – он уже исчез. Треск его мотоцикла затихает вдали. И снова удар грома.
Что – улитки? Я снова вижу, как Нин кладет на наши соединенные ладони цветную раковину. Улитки гро-гри старого Мажа, его ферма…
– Продолжайте в том же духе, я вернусь! – бросаю я, хватая куртку.
У Леонии искажается лицо.
– Но, шеф…
– Я вам доверяю!
Я запрыгиваю в машину. За плотной завесой воды, заливающей лобовое стекло, не видно и на два метра вокруг. Повсюду кромешная тьма. Ни единого дома, освещающего ночь. Наконец я торможу у старого сарая. Достаю из бардачка фонарик и бегу через размокшее поле, едва не растянувшись на каком-то камне. В конце концов, совсем запыхавшись, я оказываюсь у длинной грядки с репой. Вода стекает с волос на лицо.
– Осторожней! Они повсюду! – кричит Пейо, видя, что я приближаюсь.
Его белый фартук блестит под луной. Огромный силуэт склонился с ведром в руке. А вокруг улитки. Тысячи улиток. И все собираются дать деру. Электрическая ограда отключилась, и одна из питомиц подала сигнал. Стадо брюхоногих пытается улизнуть в высокую траву. Покрытые слизью беглецы, которых мы должны как можно скорее вернуть в колыбельку.
– А ограда?
Порыв ветра уносит мой вопрос.
– Она снова в порядке! Маж подключил ее к генератору!
Козявки расползаются во все стороны. Я хватаю какой-то таз, сую его под мышку и бросаюсь на луг. Собираю ракушки по одной так быстро, как только могу.
– Поторопись! Они смываются! – кричит Пейо, утирая воду, заливающую ему глаза.
Я думаю только о Нин. Вернуть пустившиеся в бегство ракушки означает дать ей обещание, что она выкарабкается. Что снова придет к старому Мажу поговорить с демуазелями. И к черту ужин, «Клуб ста», ресторан. Единственное, что сейчас важно, – это она.
Мой таз полон. Улитки ползут по моим ладоням, поднимаются к плечам. Удержать их невозможно. Я бегу к загону. На обратной дороге старый Маж протягивает мне пустое ведро. Я замечаю его отчаянный взгляд из-под капюшона плаща.
– А гости? – кричит Пейо, пробиваясь сквозь капли.
– Подождут!
Мы снуем туда-сюда между лугом и загоном, согнувшись в три погибели над улитками, которые, подгоняемые дождем, расползаются куда Бог на душу положит.
В итоге я обессиленно опускаюсь на камень. Вся мокрая и с раскалывающейся поясницей. Пейо присоединяется ко мне. Некоторым особо прытким особям удалось ускользнуть, но основную массу мы собрали.
– Спасибо… – говорит старый Маж.
В его голосе почти осязаемое волнение.
– Без вас я никогда бы не справился.
Его руки дрожат, брюки в грязи. Он выглядит лет на сто. У меня сжимается сердце.
Дождь наконец-то прекратился. Ветер разогнал тучи. Над нами сияющий огнями небосвод. Я перевожу дыхание, не сводя глаз с неба.
– Сколько же звезд…
Пейо наклоняет голову.
– И вот их никто не в силах у нас отнять.
Он протягивает мне руку.
– Пошли, покажем им, на что мы способны.
42
Подача ужина продлилась четыре часа. Четыре часа хождения между кухней и залом. Четыре часа, в течение которых мы готовили, гарнировали, сервировали. Отдавали всю свою энергию, страсть и творческие способности, чтобы покорить вкусовые рецепторы тридцати страстных гурманов. И все это при свечах, без нагревательных приборов и отопления.
– Где они? – гремит голос из зала.
Двери распахиваются, являя радостное лицо Дидье Ренара. Я отставляю в сторону свою метлу. Близняшки выставляют свои губки.
– Шефы, – возглашает он с тем пафосом, который принес ему славу, – я буду вспоминать этот ужин до конца моих дней.
Рядом с ним сияет Эчегойен. Можно подумать, что это его поздравляют.
– То, что произошло сегодня вечером, было поистине поразительно. Ваш гений оказался равновелик ярости бури.
Молчание. Воцарившееся на кухне облегчение, кажется, можно потрогать на ощупь.
Он поворачивается к близняшкам и Базилио.
– Мои комплименты относятся и к вам.
Пейо ставит стопку чистых тарелок на рабочий стол и говорит:
– И все это благодаря шефу Клермон.
Дидье Ренар смотрит на меня. Я краснею от неловкости.
– Шеф Клермон, обещайте мне никогда не сомневаться в своем таланте. Я говорю от имени всех, ужинавших здесь сегодня. Ваши клеветники далеки от истины. И гастрономический мир нуждается в таких женщинах, как вы.
Эчегойен провожает своего гостя. Прежде чем покинуть кухню, у самой двери он оборачивается и подмигивает мне.
Едва они исчезают, кухня взрывается криками радости. У обеих сестер, находящихся в эйфории, слезы на глазах. Я не нахожу слов, чтобы передать охватившие меня чувства. Гордость, счастье, но главное – благодарность. Огромная благодарность им, а еще судьбе, которая привела меня сюда. И всем настрадавшимся щедрым душам, объединенным своей страстью к кухне, что позволило им покорить великих мира сего. Кто бы мог поверить?
Внезапно звонит телефон. Я снимаю трубку. На том конце провода Гвен, сотрясаемая рыданиями.
43
– Они нашли донора!
Операция назначена через два часа. Гвен до смерти боится.
Последние две недели мы сменяли друг друга у изголовья Нин. Пейо, Роза, Нана, Августина, Леония, девушки, я – каждый из нас дарил ей свою близость и нежность. Один стряпал для нее, другой брал на себя стирку. Кто-то приносил цветы. Книги. Игрушки. Каждый старался, как мог, не только скрасить будни малышки, но еще и облегчить тревогу ее матери.
Мы с Пейо приезжаем в больницу. В белесом коридоре уже сидят
