mortuis aut bene, aut nihil[1]. Похоже, информация о загробном мире уже давно просочилась.
Я задумалась, может, и правда, умирая, души слышат и чувствуют всё, что думают о них. Нужно стараться фильтровать мысли, чтобы лишний раз не посылать близким свою тоску. Но как можно радоваться, когда кто-то умер?
— И зла, и лицемерия, и скорби хватает, — с горькой усмешкой проговорил Егор. — Но ты бы знала, сколько тепла от хороших воспоминаний. Их нужно хранить и держаться за них, когда вдруг захочется кого-то пожалеть и порыдать, — Егор остановился, посмотрел мне в глаза, он улыбался. — А уж чувствовать, что тебя кто-то так искренне любит, бесценно.
Я улыбнулась. Егор знал, как сильно его люблю я, об этом не требовалось говорить и думать. Он чувствует в душе моё тепло, которое согревает обоих. Мне достаточно увидеть его, услышать, прикоснуться, как огонь разгорается с новой силой, обжигает. Егор был прав, когда сказал, что я могу испепелить любовью, и, похоже, не только его.
Мы вернулись домой, перекусили и пошли прогуляться с Дружком. Я так устала за день после бессонной ночи, что после всех прогулок глаза закрывались сами собой, но боролась со сном, заставляя себя бодрствовать, пока Егор не исчезнет.
Он видел, что я устала, уговаривал.
— Катя, пойдём, я тебя убаюкаю, — Егор обнимал меня, тёрся лбом о мою щёку, пока я допивала очередную кружку кофе, но взбодриться никак не могла.
— Усну, а ты исчезнешь, — я поставила кружку на стол и посмотрела в глаза Егора. — Не хочу тебя снова потерять. А поспать всегда успею.
— Есть у меня одно действенное средство, — Егор поцеловал меня и постепенно всё равно затащил в постель.
Глава 50. За стеной
Ко всему человек привыкает и к разлуке тоже. Тоска никуда не делась, но я старалась с ней бороться. Было много приятных воспоминаний и тёплых мыслей, на которые удавалось легко переключаться, как только начинала поглощать грусть. Егор, хоть и не был рядом, но всё равно всячески пытался меня развеселить, и ему это почти всегда удавалось.
Мы по-прежнему по вечерам изучали азбуку Морзе, общаться точками и тире было сложно, но успехи определённо имелись.
В один из вечеров мне позвонила Катя, сказала, что опять видит собаку. В этот раз Дружок спал в гостиной, на своём месте около камина. Сначала похрапывал, но потом его дыхание стало ровным, поверхностным, почти неслышным.
— Дружок! — крикнула ему. Но пёс никак не отреагировал. Не отрывая телефона от уха, я подошла к нему.
Глаза пса были немного приоткрыты, зрачки закатились, лишь тонкая белая полоска виднелась из-под век. Но Дружок как будто что-то неслышно говорил, его зубы немного щёлкали, чуть размыкались.
— Дружок, Дружок! — я его потеребила, пытаясь разбудить. Он не реагировал.
— Катя, собака исчезла! — услышала в трубке, и в этот момент Дружок открыл глаза и посмотрел на меня. Я погладила его по голове. Пёс лениво помахал хвостом, перекатился с бока и лёг на живот.
— Спасибо, Катя! Звони ещё!
Мы распрощались, и я с любопытством смотрела на Дружка:
— Ты ничего не хочешь мне рассказать, а, пёсель? Как ты это делаешь? Кто ты?
Пёс поднялся на лапы и лизнул меня в лицо, радостно махая хвостом.
— Фу, — я вскочила, принялась вытираться рукавом.
Собака довольно гавкнула.
— Весь в хозяина! — проворчала я. — Дружок, ты меня понимаешь? Если да, гавкни один раз.
Но тот лишь преданно глядел в глаза, ожидая команды. То ли не понимал, то ли умело притворялся. Я мысленно пожурила себя: «Совсем дошла ты, Катя, с собаками разговариваешь».
— Голос! — скомандовала я.
Дружок залаял. А сейчас ведь понял, что я хочу.
— Значит, ты мне ничего не расскажешь? — вновь спросила.
Пёс гавкнул ещё раз.
— Вот же ж вредная псина! Вот брошу тебя кормить, посмотрим, как заговоришь! — я усмехнулась.
Дружок, виляя хвостом, гавкнул на меня дважды и чуть зарычал, не злобно, скорее, игриво. А я пошла на улицу насыпать ему корма, вдруг, сытый, он захочет посвятить меня в свои тайны.
Егору при появлении явно не хватало прикосновений, тактильных ощущений. Он всё время меня касался, трогал или делал так, чтобы я прижималась к нему. Стоило сесть на диван, как он устраивал свою голову на моих коленях, и я невольно начинала гладить его по волосам и лицу. Он улыбался.
А я за сутки настолько привыкала к этому бесконечному контакту, что, стоило ему исчезнуть, начинала трогать всё подряд, иногда даже глаза прикрывала, чтобы полностью ощутить поверхность.
Когда было невмоготу бороться с тоской, снимала с вешалки пальто Егора и обнимала. Пальто хранило крупицы его запаха. Я скучала, особенно по вечерам. Даже работа не могла полностью отвлечь меня. Егора не было уже пять дней, уже скоро он должен появиться, но мне невыносимо хотелось коснуться его. Как-то он рассказывал, как управляет домом, сильно концентрируется и может почувствовать его, будто своё тело.
— Ты же чувствуешь дом? Всё, что здесь происходит? — спросила я.
«Да», — мигнул свет.
— Хочу прикоснуться к тебе.
Я осторожно подошла к стене, дотронулась до шероховатой поверхности обоев. Прикрыла глаза. Провела пальцами по ровной глади, стараясь ощутить все трещинки, мелкие крупинки, узор. А в воображении рисовала Егора. Я касалась стены, казалось, что он там, быть может, Егор прячется на другой стороне, но как же достучаться до него?
Сначала я гладила стену, а потом упёрлась в неё лбом, открыла глаза. Всё это не то. Обои, пальто никогда не заменят человеческого тепла. Лампочка начала мигать, Егор что-то говорил мне, но свет не заменит его голоса, взгляда, улыбки.
— Я просто скучаю, — тихо проговорила я в ответ на нервное подёргивание света. — Ты чувствовал мои прикосновения?
«Да».
— А я нет, — вздохнула, отошла от стены. Мне оставалось только ждать.
Глава 51. Хорошее вино
Наверное, если бы Егор не исчезал, не было бы столько счастья при его появлениях. Улыбка не сходила с моего лица, казалось, я свечусь как лампочка, но мне и хотелось светиться, жить, вдыхать полной грудью дурманящий воздух.
В этот раз я поймала момент, когда Егор сел на диван. Легла так, как обычно делал он, положив голову к нему на колени. Он усмехнулся и вдруг зажал мне нос пальцами.
— Эй, отпусти! — прогнусавила я. Но Егор не унимался, хохотал и крепко держал меня за нос, пока я не вырвалась из его рук и не отпрянула.
— Я его, значит, глажу… — обиженно добавила я, глядя в
