ехали сюда, я заметила, что в одном из домов горел свет. Туда и пойдём.
Я никому не позволю играть нами как пешками.
40
Ярослав
Ошибки…
За каждую ошибку меня наказывали. Нет, не били и в угол на гречку не ставили. Но до крена в мозгах я должен был отработать — десятки раз сделать верно.
Написал в диктанте в пятом классе «трова» и потом весь вечер выписывал «трава-трава-трава». Слово за слово, строку за строкой, лист за листом, пока не исписал всю тетрадь в двенадцать листов. Тошнило от этого слова потом, а наутро на пальце вскочил волдырь.
Помню головные боли от количества решённых за вечер уравнений, потому что в контрольной в школе была ошибка.
Стёртые в кровь о струны пальцы, потому что взял неверный аккорд на академ концерте.
Отбитые пятки, потому что не допрыгнул норматив на уроке физкультуры и потом в течение двух часов мать велела мне отрабатывать прыжок дома.
Поэтому я почти не ошибался. Делал всё начисто с первого раза.
И всё равно допустил ошибку при выборе друга.
Фатальную.
Передо мною на столе лежит кожаная папка с документами. В ней — вся моя кампания, весь «ГеоГорИнвест». То, чего я достиг в свои тридцать пять. Вся моя жизнь.
И я готов всё это отдать, только бы вернуть то, о чём не мечтал и не помышлял всего лишь каких-то полгода назад.
Семью.
Само слово перекатывается на языке очень осязаемо. Раньше это был пустой звук. Даже нет, значение окрашивалось в неприятные тона.
Теперь всё иначе. Стоит мне закрыть глаза, я вижу их: сына и Софию. Их улыбки. Тёплые взгляды. Для меня! Предназначенные мне!
Это потрясающее ощущение, когда кто-то так смотрит на тебя. Искренне, честно, без утаённой мысли.
Это чувствуется очень отчётливо, когда есть с чем сравнить. А мне есть.
Я хочу вернуть их любой ценой.
«ГеоГорИнвест» — моё детище. Но это цена, которую я готов заплатить.
В кабинет входит Алиса и кладёт на стол то, о чём я просил. Молча выходит, оставляя одного.
У меня есть время. До собрания акционеров ещё почти четверть часа.
Я открываю принесённый Алисой футляр и медленно провожу пальцами по тёмной, идеально гладкой поверхности лакированного дерева. Достаю инструмент и, прикрыв глаза, кладу скрипку на плечо.
Вдох-выдох.
Смычок, прикасаясь к струнам, издаёт тихий писк. Веду вверх и вниз. Сначала коробит, но потом по венам начинает струиться странное тепло. Стереотип ломается и осыпается.
Игра, скрипка, музыка — это больше не моя мать.
Играть — это моё решение. Выбор.
Я могу его делать, и я делаю.
Я выбираю Софию и сына.
Резко обрываю мелодию, размыкая смычок и струны. Решение принято. Точка.
Кладу инструмент на стол и беру в руки папку с документами. А потом иду в конференц-зал.
— Добрый день, коллеги, — киваю собравшимся, переступив порог.
Бразинский тоже ждёт. Сидит в одном из кресел, чего себе никогда не позволял. Но ведь он преемник, чего уж.
Акционеры переглядываются в недоумении. Собрание внеплановое. Да и вообще, собираемся мы нечасто. У меня шестьдесят процентов акций, поэтому даже если бы все были несогласны с моими решениями, то юридически это было мало роли играло. Но я прислушивался. А они доверяли.
И мне жаль, что теперь их активы окажутся сопряжены с большим риском, попав в ненадёжные руки.
Потому что Артём — не бизнесмен. Он умеет давить, быстро принимает решения, смел и, как оказалось, хитёр и вероломен. Но для ведения столь крупной партии он попросту глуповат. И скорость принятия решений тут играет скорее против.
— Сегодня вынужден вам сообщить, друзья мои, что «ГеоГорИнвест» переходит под управление другого генерального директора в связи со сменой распорядителя.
Номинативно я остаюсь владельцем акций, потому что полная юридическая передача активов — процесс долгий, через аудиторов. Но фактически правом ими распоряжаться я лишаюсь.
В зале поднимается гул обсуждений. Акционеры удивлены и обеспокоены. Но стоит продолжить.
— И я представляю вам нового генерального директора, который будет определять вектор развития «ГеоГорИнвест» — Артём Васильевич Бразинский.
Если бы всё это происходило вдруг по моей воле и желанию, я бы расписал его хорошие качества, но сейчас, конечно же, это делать не собираюсь.
Сначала в конференц-зале наступает гробовая тишина. Потом присутствующие начинают переглядываться. Волнение нарастает.
Я их понимаю. Работу Артёма они могли наблюдать в той или иной степени. И это не ребята с улицы, они умеют оценивать способности к управлению.
Им не нравится выбор.
Как и мне. Но для меня это и не выбор. На другое решение я не имею права.
Откланявшись, ухожу и оставляю Бразинского с акционерами. Ныряй, «дружище», я тебя учить плавать не обязан.
Возвращаюсь в свой, а точнее уже и не свой, кабинет. Жду Артёма, а пока собираю в ящик свои вещи. Алисы почему-то нет в приёмной. Странно, она там есть всегда.
Да и она уже не моя секретарша.
Нервы на пределе. Натянуты как струны скрипки. Я жду Бразинского, по условиям, он должен мне сообщить, где София и Роман. И тогда я поставлю свою окончательную подпись в документах. Формальность.
Через десять минут Артём возвращается. Быстро он, однако.
Осматривает кабинет иначе, чем обычно, хотя бывал тут и делал это сотни или даже тысячи раз. Но сейчас — самодовольно и по-хозяйски.
— Адрес, — требую.
— Как оно, Яр? — ухмыляется и глубоко вдыхает, будто он где-то в горах не может насладиться свежестью воздуха. — Потерять всё?
— Адрес, Артём, — повторяю, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не броситься на него и не свернуть башку.
— Больно падать с вершины? — прищуривается, остановившись напротив. — А говорил, что женщины — моя слабость. А оказалось, сам повёлся на юбку. Надо же… Наш несгибаемый, непоколебимый Ярослав Юрьевич Нажинский.
— На юбки ведёшься ты, Артём, а я сделал выбор в пользу семьи.
— Какой семьи? — он смеётся мне в лицо, и моё терпение истончается настолько, что остаются мгновения до того, как я вцеплюсь в его глотку. Чёртов предатель. — Залетевшая когда-то тёлка и мелкий слюнявый ублюдок. Тебя развести оказалось проще простого! Всего лишь выкрасть твою бабу и мелкого дрища…
Далее красный туман застилает глаза. Мозг полностью уступает право управлять телом эмоциям и реакциям. И я абсолютно ничего не ощущаю, никакой, даже минимальной боли, когда мой кулак сталкивается с его челюстью. Лишь разряды ярости, прошивающие тело, заряжающие каждый нерв, каждую мышцу.
Но тут происходит нечто, что поражает меня ещё больше.
Дверь в мой кабинет распахивается
