мне плечо и засыпает.
А я лежу, уставившись в потолок. От страха собственное дыхание кажется слишком громким и будто стынет. Когда держать себя перед ребёнком в руках больше нужды нет, организм выпускает наружу весь букет, заботливо формируя его в паническую атаку.
Встаю и, пытаясь продышаться да унять сердцебиение, подхожу к окну. Но там легче точно не становится. Заснеженная мгла и одинокий жёлтый фонарь. Ни души в этой глуши.
Горькая усмешка срывается с губ. Надо же, я прям рифмой говорю. Никогда не замечала за собой поэтических способностей.
Тише, Соня, тише — успокаиваю себя. Нужно взять себя в руки. Нужно подумать.
Ярослав не приехал и вряд ли приедет. Просто потому, думаю, что он не знает, где мы. Потому что никакого сюрприза он устраивать не собирался.
Потому что нас похитили.
Жуткое слово обжигает. Это звучит страшно. Совсем не романтично, как мне когда-то казалось, когда я читала женские романы про пиратов и бравых разбойников.
Это звучит пугающе.
Мозг действительно включается и начинает работать. Анализировать.
Ярослав сказал ночью, что кто-то вошёл в систему безопасности. Насколько мне известно, ещё с того времени, как я работала в «ГеоГорИнвест», там очень серьёзная система внутренней электронной охраны. И, думаю, за эти годы Ярослав её только усилил, потому что компания стала холдингом, ставки стали выше, а значит, и система безопасности должна была стать на уровень выше.
А такой уровень могут взломать если только это кто-то изнутри. Тот, кто имеет доступа больше, чем остальные.
Артём.
Он начальник службы безопасности, много лет дружил с Ярославом. И он… явно имел на меня виды.
Внутренности будто стягивают в узел. Я — причина?
Нет, вряд ли. Бразинский слишком тщеславен. Я заметила это, хотя и не сразу. Даже когда мы несколько раз вместе пили кофе, я в основном слушала, какой он крутой. Он в армии, он помог Ярославу, он то, он это… Он, он, он.
Тут скорее что-то более глубокое, а интерес ко мне проходной, но мог вскрыть, вытащить наружу всё дерьмо, что копилось в нём и бурлило.
А возможно, я — просто повод, который он искал. Нажинский ведь как скала — твёрдый, мощный, неприступный. Он одиночка. Был. До того, как появился Ромка и… я.
Может, именно этого ждал Артём? Пока у Ярослава появится слабое место? Но как Нажинский мог не заметить, что друг его и не друг вовсе?
Или не хотел замечать. Каким бы роботом он не казался, это всего лишь раненный в детстве человек. Раненный самыми дорогими людьми. Может, он просто не желал замечать, его психика блокировал сигналы. Потому что человеку нужен человек. Всегда. Даже если ему самому кажется иначе.
Я обнимаю себя за плечи и прислоняюсь лбом к холодному стеклу окна. Внезапно так сильно, до дрожи просто хочется оказаться в его руках. Чтобы обнял, как прошлой ночью. Крепко так, но вместе с тем бережно.
Зажмуриваюсь, не позволяя слезам выступить. Нельзя. Не сейчас. Я должна собраться и быть сильной. Со мной ребёнок.
Честно пытаюсь расслабиться и уснуть, но так и верчусь на диване возле Ромки в вязкой полудрёме. Так дотягиваю до рассвета и иду готовить нам с сыном завтрак.
— Мам, а папа не приехал? — первое, что он сонно спрашивает, едва только просыпается.
— Нет, мой хороший. Мы сейчас поедим и пойдём поищем, где тут остановка.
Сын вздыхает и хмурится, но ничего не отвечает. Он так и раньше делал, но сейчас всё более точно прослеживается эта его схожесть с Нажинским.
Мы едим в напряжённом молчании, потом одеваемся и выходим. Холодно. Ветер стих, солнце светит ярко на голубом небе, аж глазам больно из-за отражения от кипенно-белого снега.
Ромка любит порезвиться в снегу, но сейчас он собран и серьёзен, и даже не просит сделать хотя бы одного снежного ангела.
Я крепко беру его за руку, и мы пробираемся по заснеженному двору к высокому забору. Проскальзывает мысль, что калитка, скорее всего, заперта, но, к счастью, это не так. Внутренняя кнопка домофона срабатывает, и ворота выпускают нас наружу.
Снега выше щиколотки, идти сложно. Особенно Роме. Но нам очень надо дойти до остановки или хотя бы поймать связь. Может, где-то есть пригорок и туда от вышек достаёт?
Периодически я вытаскиваю телефон и проверяю — тот же ноль. Идём уже долго, а, обернувшись, я всё ещё вижу крышу дома. Хочется зарыдать от безысходности.
— Мам, я устал, — тихо жалуется Ромка. — В сапожках снег и уже мокро.
Он только недавно переболел. Господи, за что же нам это?
Соседские дома друг от друга на большом расстоянии. Мы едва добредаем до ближайшего, и я решаюсь позвонить в домофон.
Жму несколько раз, но в ответ тишина.
— Наверное, тут никого нет, — грустно говорит Рома, а мне хочется сесть прямо в снег и зарыдать.
Пробую Ромкин нос — ледяной. Он весь дрожит. Неудивительно, ведь мы собирались в детский сад на такси вчера, да и мороз был куда меньше. Куртка демисезонная. У меня и самой пальто на рыбьем меху, как говорится.
Делать нечего. Придётся вернуться.
Кое-как мы добредаем обратно. Нам везёт, что из-за попавшего между калиткой и рамой снега, она не захлопнулась. Иначе бы пришлось лезть через забор. И не факт, что получилось бы.
Отогреваемся, снова едим, и сын валится спать. Экстремальная прогулка его утомила. А я начинаю расхаживать туда-сюда, размышляя.
Строго запрещаю себе раскисать и плакать. Я уверена, Ярослав уже ищет нас.
Но я тоже не могу просто сидеть сложа руки. Отопление барахлит, да и еды у нас не так много. Вдруг этот Бразинский на самом деле настоящий маньяк?
План действий сформировался. И пока Рома спит, я готовлюсь.
Ещё раз проверяю сеть — пусто. Но всё же заряжаю телефон и повер банк, что всегда лежит у меня в сумочке. Свои и Ромкины смарт часы тоже. А ещё отправляю Ярославу несколько сообщений. Вдруг пробьёт сеть хоть на секунду, и они долетят.
В шкафу у двери среди удочек и прочих рыбацких снастей нахожу небольшой рюкзак защитного цвета. Выворачиваю из него мотки лесок, коробки с крючками и мерзко воняющий контейнер со сдохшими червями. Давно, видимо, этот горе-рыбак бывал в доме.
В рюкзак заталкиваю небольшой плед и возможную еду из пакетов. Большой удачей оказывается найти среди той же рыбацкой утвари термос.
Мороз на улице крепкий, под двадцатку точно. Далеко идти с маленьким. Но оставаться не менее опасным может быть. Куда-то да выйдем. Когда
